Дни пошли долгие. По восемнадцать часов держалось солнце в южной стороне небосклона. Белощек послушно следовал за линией побережья, куда бы она ни вела, в этом незнакомом краю она служила ему единственным ориентиром. Она вела на юг, потом снова на север, вдоль скованного льдом побережья залива Унгава. На четвертый день берег опять повернул на юг. Белощек не знал, что это восточный берег Гудзонова залива, который уведет его на восемьсот миль в глубину континента, к низкой болотистой равнине у берегов залива Джемса, в тысяче миль от прибоя и морских фьордов. Сбитый с толку, он просто летел, в пути продолжая поиск.
Лед стал тонким, пятнистым и подчас на протяжении мили исчезал совершенно. Появились тощие, чахлые деревца. Почки зазеленели. На ивах распустились пушистые сережки. Изредка попадались пруды, где лед растаял и по дну плелись сочные корневища. Питался Белощек не слишком хорошо, но все же лучше, чем
прежде. На шестой день он очутился на берегу с полосой илистого мелководья, где вода была солоновата на вкус, а о берег плескались слабые волны прилива, но больше ничто не напоминало о море. Тут Белощек впервые почувствовал себя словно в тюрьме, его охватил смутный страх, что это не море и что земля неумолимо смыкается вокруг. Но и земля была странная, без гор, без холмов, без утесов, о которые бьется прибой, совсем гладкая, низменная, заболоченная, с едва заметной кривизной тянувшаяся до самой линии горизонта, ровной и абсолютно ничем не отмеченной.
На шестой день полета вдоль побережья, поутру, Белощек различил далеко над водой тонкую, еле заметную цепочку, в которой тотчас же признал стаю гусей. Чувства, скапливавшиеся и запертые внутри все двенадцать дней разлуки с сородичами, вдруг вырвались наружу, и яростное, истерическое неистовство обуяло его. Он полетел вдогонку, пронзительно крича, но стая была чересчур далеко. Измождение и вызванная голодом слабость все еще сковывали крылья, и он знал, что не сможет нагнать Гусей. С тяжелым сердцем, безутешный от горя, опустился он опять на воду. Через несколько секунд стая исчезла.
Белощек полетел дальше. Следующую стаю он обнаружил на земле. Сперва он услышал тихое гоготанье, а уж потом увидел и самих гусей, штук тридцать, словно большие бурые комья глины сгрудившихся на поросшей травой стрелке, которая выступала в залив, как крючковатый палец. Сильное волнение охватило его. Расправив широкие крылья, он заскользил вниз, к ним.