С виду они с Сэмми неплохо ладили. Он был добр и отзывчив, но до того примитивен и невежествен, что между ними ни на какой почве не могло возникнуть понимания и общения. Как-то, рано поутру, через несколько дней после того, как корова перестала доиться, Мэри проснулась от странных воплей, доносившихся со двора. Сэмми как одержимый носился вокруг лачуги, размахивая руками и распевая бессвязную гэльскую песню. Когда он вернулся в дом, то был весь красный и совсем запыхался.
— Что это ты там делал? — спросила Мэри.
Заговаривал крыс, чтоб больше не цедили молоко у нашей коровы, — ответил он.
Мэри ничего не сказала в ответ. Спустя два дня Сэмми гордо объявил, что корова снова доится. С наружной стороны торцовой стены Сэмми сложил каменный дымоход и купил Мэри помятую железную печурку, на которой она могла стряпать. Кроме бревен, случайно выброшенных на берег волнами, никаких других дров не было; но неподалеку, у подножия холма, тянулась торфяная низина; нарезанный там и высушенный торф горел неярким, но жарким пламенем.
Работая каждый день понемногу, Мэри обила стены кусок за куском картонками из-под чая и мешковиной. Сэмми неохотно поддавался на уговоры, но потом, после очередной поездки в Каслбэй, привез обои, и Мэри оклеила лачугу, для чего собственноручно сварила мучной клей. Она выскоблила наждаком кухонный шкаф, стол и стулья и, хотя от запаха краски ее мутило, покрасила их заново. Связала белье для младенца. А когда одолевала усталость, искала утешение в своей скрипке или садилась к маленькому оконцу и читала.
Сэмми сколотил колыбель, выкопал картошку и вручную скосил овес. Наступила осень, и с Атлантики беспрестанно налетали сильные ветры, гнавшие перед собой высокие зеленые буруны. Неутомимо громыхал прибой, и, чтобы услышать друг друга, Мэри и Сэмми даже и в доме порой приходилось громко кричать, Входя и выходя, нужно было тотчас же закрывать за собой дверь, иначе ветер, ворвавшись в комнату, разбрасывал угли из печки и грозил сорвать крышу.
Однажды утром, в конце октября, Мэри почувствовала первые схватки, к полудню они стали сильней и чаще, и она послала Сэмми за миссис Макнил. Потом улеглась в постель и с напряженным волнением, но безо всякого страха стала ждать. Миссис Макнил присматривала за ней. Все шло нормально, и под вечер на свет появился Рори.
В ту ночь, когда младенец кричал в колыбели у ложа матери, Мэри от волнения не смыкала глаз. Все ее маленькое тело онемело от боли, но впервые после приезда на Барру испытала она блаженное чувство покоя и удовлетворенности.