— Помоги мне, Господи, — прошептала она, падая в обморок.
— Как вы можете быть таким жестоким, сэр? — сердито сказала леди Ли. — Она — на четвертом месяце беременности.
Норфолк мрачно посмотрел на нее. Ничто на свете уже не заставит его почувствовать хоть каплю симпатии к его племяннице.
— Факт остается фактом, — пробормотал он и молча вышел из комнаты.
Но, когда Норфолк вернулся на арену, он узнал, что Генрих только потерял сознание. Послав за всеми окрестными докторами, его перенесли в спальню и уложили в постель. Так он пролежал два часа, и всем казалось, что его жизнь висит на волоске. Затем он пришел в себя, отделавшись синяками, царапинами и шумом в голове.
Эту новость принес Анне сам доктор Баттс. Его удивило, с каким огромным облегчением было воспринято его сообщение, однако ему не понравился вид ее побелевших губ, растянутых в улыбку, когда она его благодарила.
— Оставайтесь в постели, Ваша Светлость. День-два, не больше. Вы перенесли серьезное потрясение.
— Да, да, — ответила она слабым голосом. — Все это меня ужасно расстроило.
Ему хотелось знать, что она имела в виду, когда сказала «все это». Правду ли говорят, что Анна застала короля с Джейн Сеймур, сидящей у него на коленях, и, прежде чем ее яростный крик предупредил их о ее появлении, она успела увидеть, как большие руки Генриха гладят грудь трепещущей от страстного желания фрейлины.
— Дай вам Бог здоровья, Ваша Светлость.
— Спасибо, доктор Баттс.
Она опять натянуто улыбнулась, и он подумал, что девушки, которую он когда-то навещал в Гевере во время эпидемии потницы больше не существует, что в ней совсем не чувствуется прежней энергии и жизненной силы. Жизнь представляется нам невеселой насмешкой, когда спектакль сыгран до конца, и все же в этом есть какая-то жестокая справедливость. Мантия Екатерины тяжелым грузом легла на плечи Анны, и теперь тем же путем шла недалекая, заурядная Джейн.
«Что поделаешь», — сказал про себя доктор Баттс.
А через шесть дней он, как и все представители его профессии, приучивший себя не принимать близко к сердцу человеческие страдания, с трудом сдержал приступ тошноты, когда его вызвали в покои королевы и он увидел то, что ждало его там. На полотенце лежал мертвый плод, крошечный, но с уже сформировавшимися ручками, чем-то напоминающий хрупкую, изящную морскую звезду. Не требовалось специального осмотра, чтобы понять, что это был мальчик.
Комнату наполняли ужасные звуки, усугублявшие и без того тяжелую атмосферу: королева выла. То был не плач, не всхлипывания и не рыдания, а звериный вой. От этого звука по спине доктора пробежала дрожь, и самое большее, что он мог сделать, — это раздвинуть тяжелые занавеси кровати и пробормотать привычные слова утешения, которые говорят женщинам в подобных обстоятельствах. Но она его даже не слышала. Комок боли и страданий, она лежала в такой же позе, как ее мертвый сын, поджав колени к подбородку и глядя прямо перед собой, и из ее открытого рта выходили наружу эти нечеловеческие звуки.