Пора бы уже приплыть той барке.
— Эй, ты! Да, я к тебе обращаюсь. Это корчма «Под золотым фазаном»?
Наездник был толще своего мула, хоть и тот излишней худобой похвастаться не мог. Ему было сильно за сорок — наезднику, не мулу, — и на нем была несколько странная для его возраста одежда рыцарского оруженосца. Одежда — хорошего качества, выдержавшая, несомненно, многое, потому что пятна грязи, травы, сажи и жира явно свидетельствовали о том, что ее обладатель редко проводит ночи в корчмах. Тон вопроса больше приличествовал бы рыцарю, нежели слуге, но Дебрена не удивил. Незнакомец свободно говорил по-ирбийски, на языке покровителей или оккупантов — в зависимости от того, кто комментировал, — с дальнего юга. Наглость подданных короля Бельфонса была притчей во языцех, и отличались ею все, начиная от старшего пастуха и выше. Этот скорее всего пастухом не был. Хоть и привел второго мула.
— Фазан, дурень, — взмахнул локтями толстяк. — Золотой, понимаешь? Зо-ло-той фазан. Вы здесь когда-нибудь научитесь человеческому языку? Вижу, ты ничего не понял.
— Значит, плохо видите. Понял. Я знаю староречь, а ирбийский от нее идет.
— Ха! — Наездник помолчал. — Надо же! Полиглот.
— А вот дефольского не знаю, — честно признался Дебрен. — И не уверен, попали ли вы туда, куда хотели. Существо, намалеванное на вывеске рядом с названием, с равным успехом можно считать красным тетеревом, анвашским индюком или… кто его знает, чем еще…
— Не морочь мне голову, мужик, — потерял терпение румяный ирбиец. — Я примчался сюда с поля боя не для словесных игр. Глотну вина — и в путь.
— Что случилось? — посерьезнел Дебрен. — Надеюсь, не… не восстание?
— Ты хотел сказать «бунт», — холодно поправил толстяк и слез с мула. — Прощаю тебе оговорку, потому что староречь все же не ирбийский язык. Поэтому буду считать, что ты просто ошибся. Однако на будущее избегай таких оговорок.
— Простите.
— Прощаю. Присмотри за моими мулами, коли уж ты тут сидишь и бьешь баклуши.
— Догадываюсь, что скорее всего вспыхнул… бунт. Можно ли узнать…
Узнать было нельзя, потому что толстяк ворвался в корчму, во весь голос требуя вина. Кто-то захлопнул дверь, и Дебрен остался лицом, если можно так сказать, к лицу с двумя не очень утомленными мулами. Не похоже было, что их загнали в спешке. Хороший знак. Бунт, который местные жители назвали бы восстанием, явно не вспыхивал, и весьма вероятно, что задерживающаяся барка завтра дотянется до пристани еще как барка, а не как речной вспомогательный военный корабль независимого Дефоля.
Он прихлопнул четырнадцать комаров и нацеливался на пятнадцатого, когда пухлый оруженосец снова появился на крыльце.