«Вышел № 10 с отзывом Иванова о Ваших “Истоках”. Я поместил с редакционной оговоркой. Роман Ваш дался мне тяжело. Первый вариант Иванова я решительно отказался печатать. Вообще я решил с Ивановым расстаться — он не подходящий для меня обозреватель. Мне его жаль — он человек талантливый. Но в состоянии опьянения превращается в невозможного хама»[3].
С точки зрения самого Георгия Иванова, с редактором, предлагающим ему заменить в стихах один эпитет на другой, как это сделал Мельгунов в истории со «Стансами», и вовсе разговаривать было не о чем.
И хотя Мельгунов через какое-то время после ухода Георгия Иванова из «Возрождения» вновь предлагал ему вернуться на страницы журнала, поэт иллюзий на этот счет не питал. Около 20 мая 1953 года он отвечает Роману Гулю о возможной своей рецензии в «Возрождении» на его роман «Конь Рыжий»:
«Ну, насчет Мельгунова и “Возрожденья” — не мне об этом спорить. Редактор редкая сволочь, тупица, дурак и к тому же “предатель”. Ссорит всех с всеми, кого можно унизит, кому требуется вылизать ж. — его стихия.
Я ему приблизительно и высказал это мнение о его особе, когда бросил из-за полной невозможности иметь с ним дело — свой критический отдел в “Возрождения Почему я теперь, когда он написал мне всякие нежности предложил сотрудничество возобновить, согласился?.. Да только потому, что это немедленные, хотя и жалкие, деньги — в ту минуту, когда они необходимы, сразу на бочку»[4]. «Согласился», но сотрудничать все равно не стал. Рецензию Георгий Иванов на книгу Гуля в конце концов вымучил и опубликовал в… «Новом журнале».
Несмотря на массу сугубо негативных отзывов о личности Георгия Иванова со стороны его современников, которые часто он сам же вызывающе провоцировал, в 1950-е годы его авторитет как поэта в эмиграции непререкаем. В том же «Возрождении», сразу после смещения Гукасовым Мельгунова («своя своих не познаша», откликнулся на это событие поэт), появляется статья Владимира Смоленского о сборнике Георгия Иванова «Портрет без сходства». Вот что в ней говорится:
«Но этим стихам не страшны никакие “железные занавесы”, переживут они всех своих гонителей, и русские поэты на берегах Невы будут знать их наизусть, будут учиться по ним высокому искусству, и мир, открытый поэзией Георгия Иванова, войдет в мир вечной России»[5].
Следом Гукасов вновь обращается к Георгию Иванову. Но тот вместе с Ириной Одоевцевой уезжает из Парижа на юг Франции в интернациональный дом для апатридов, то есть для не имеющих французского гражданства престарелых политических беженцев. И вот что он пишет по этому поводу Роману Гулю в начале февраля 1955 года из Йера: «Последним парижским впечатлением, кроме грязи, слякоти, денег, билетов третьего класса (до 1945 года больше пользовались слипингами!) были судороги заново возрожденного “Возрожденья”. Черт знает что. <…> Новая редакция — Мейер — желающая делать, вместо раешника, который завела яконовщина