Семья Робишо обедала в Беллемонте, но рана Симоны была еще слишком свежа, чтобы вынести встречу с Робом. Она была убеждена в том, что муж Тони — один из убийц Чичеро, и знала, что никогда не сможет простить его. Однако она поклялась, что избежит открытой ссоры с деверем ради матери, ради Тони. Она пожаловалась на головную боль и попросила, чтобы поднос с едой принесли в ее комнату.
Там Тони и нашла ее позже.
— Почему ты не спустилась к обеду?
— Я неважно себя чувствую.
— Извини, дорогая. — Тони подошла и присела на край кровати. — Я хотела, чтобы ты познакомилась с нашими друзьями, новобрачными из Лафайетта. И дети скучали без тебя.
— Ничего страшного, просто что-то с пищеварением. Слишком много вина на пустой желудок, — объяснила Симона.
Тони покачала головой:
— Бесполезно, ты никогда не умела лгать мне, Симона. Ты всегда слишком много говоришь. Что на самом деле беспокоит тебя?
Симона посмотрела на свой поднос, на еду, до которой едва дотронулась.
— Ну же, Симона. Ты все равно расскажешь мне рано или поздно.
— Не сейчас, Тони… Как мои ангелочки?
— Они ужасно вели себя за обедом, но маман настояла, чтобы они обедали со взрослыми. Я отослала их в детскую и велела Сьель уложить их в постель. Они не ангелы, хоть Робу и нравится обманываться. — Тони начала смеяться, как она всегда делала, чтобы скрыть свою беспредельную любовь к детям, но увидела неуловимую перемену в лице Симоны и тихо сказала: — Это Роб, не так ли? Ты слышала…
Ее слова подтвердили то, что до этого было лишь подозрением. Роб был одним из той своры убийц. Симону затошнило. Она не могла обсуждать это с Тони, просто не могла. Она знала, что скажет то, о чем потом будет сожалеть, что оскорбит сестру, возможно, навсегда.
— Пожалуйста, прости меня Тони, — поспешно сказала она, — но я действительно очень плохо себя чувствую.
— Ты не выглядишь больной. У тебя нет лихорадки.
— Хорошо. Я осталась в своей комнате, потому что хотела быть одна. И нет, это не Роб, — солгала Симона. — Если тебе так необходимо знать правду, я ужасно поссорилась с Аристом Бруно и не хочу говорить об этом.
Белая кожа Тони вспыхнула румянцем.
— Хорошо, — натянуто и обиженно сказала она и вышла из комнаты.
Тони была права наполовину. Она всегда могла различить ложь, но не всегда верила правде. Симона отставила поднос и уткнулась лицом в подушку. Как вынести эту боль?
Она всю жизнь была уверена, что не поддастся любви. Однако Арист взял в плен ее сердце и душу и всю ее решимость. Она была потрясена тем, что, увидев ее горе, он решил, что она и Чичеро были любовниками. Как он мог вообразить это? После того, как она открыла ему всю глубину своей любви самым убедительным образом? Или ее влечение значило для него только это — капитуляцию?!