— Пожалуйста, забудьте то, что я говорила о рабстве, месье Бруно, — в панике взмолилась она.
— Почему я должен забыть это? Вы ведь не шутили, не так ли? Вы действительно недовольны рабством? Вы принадлежите к рабовладельческой семье. Вы сами владеете рабами, разве не так?
Она спокойно ответила:
— Пожалуйста. Я была расстроена в тот день из-за того, что мой деверь высек одного из домашних слуг. Это огорчило меня, потому что это был доверенный слуга… и я знаю, что Роб всегда гордится своим хорошим обращением с рабами.
— Как и ваших лошадей, рабов требуется дисциплинировать, мадемуазель.
— Но не хлыстом!
— Иногда, к несчастью, хлыстом.
— Никогда! — возразила она и пылко добавила: — Ваши взгляды на дисциплину распространяются и на женщин?
Он вздохнул:
— Вы так раздражаете меня Симона. Почему вы так эмоционально сочувствуете рабам? Может, из-за старого скандала в семье Роже? — При этих словах она вздрогнула. Арист продолжил: — О, я слышал об этом. Все слышали. Видите ли, дорогая Симона, ваша семья не единственная, которая смешала французскую кровь с черной или пыталась скрыть, что некоторые из ее рабов…
Она задохнулась:
— Как вы жестоки… говорить со мной о…
— Правде?
— Я хотела сказать о старой семейной трагедии, которую лучше забыть.
— Я реалист, моя дорогая. Это случилось. Зачем притворяться, что этого не было?
Симона выдернула свою руку и потерла то место, где его пальцы, казалось, прожгли ее кожу.
— Вы… вы невыносимы!
Его глаза вспыхнули.
— Я мог бы поцеловать вас сейчас, и вы бы растаяли в моих руках. Потому что вы любите меня, Симона.
Это было слишком близко к правде. Она мучительно хотела погрузить свои пальцы в эти мягкие черные кудри. Она смотрела на его нежно изогнутые губы и почти чувствовала их на своих губах, почти ощущала вкус его языка. Ее губы задрожали, и желание запульсировало в венах, охватывая тело, наливая грудь. Его взгляд приглашал насладиться любовью, которую он предлагал ей. Блеск его глаз и улыбка намекали на невыразимые восторги.
Ее охватила паника. Она отвернулась и убежала искать хозяйку, чтобы попросить ее вызвать экипаж. Нет, она не может влюбиться в Ариста Бруно. Сама мысль об этом переворачивала ее мир вверх тормашками.
Симона проснулась от громкого выстрела и женского крика, прозвеневших в ее ушах. Она села в постели, дико дрожа, с сильно бьющимся сердцем. Кто кричал? Она сама?
Когда туман глубокого сна рассеялся, оставив клочки фантастического видения, она поняла, что слышала выстрел и крик своей матери в ночном кошмаре. С ужасающей ясностью она видела свою молодую обезумевшую мать, ставшую свидетельницей убийства любимого кузена Жана-Филиппа.