Руперт вздрогнул, но не сдался:
— А может, я не себя имел в виду.
— Что, черт побери, ты хочешь сказать?!
— А то, братец, что ты упустил Дейзи несколько лет назад, так смотри не сваляй дурака еще раз.
Шону показалось, что на него вылили ушат холодной воды, — гнев его мгновенно погас. Совет брата ударил по самому больному месту. Значит, Руп считает, что он, Шон, влюблен в жену своего лучшего друга, теперь — в его вдову. Если уж Руперт сумел разглядеть правду сквозь защитные нагромождения лжи, возведенные Шоном вокруг своего чувства, то что говорить о Дейзи с ее женской интуицией? Дейзи наверняка знает правду.
И это объясняет многое.
То, например, почему она отстранилась от него сегодня утром на пляже. Почему избегала его взгляда. И то, почему предпочла присоединиться к его семье, а не провести время с ним наедине.
Он не сумел скрыть своих чувств, и Дейзи это не понравилось. Это ее напугало.
— Держись от Дейзи подальше, — предупредил Шон брата, даже не пытаясь скрыть угрозу в своем голосе. — Ей не нужны дополнительные осложнения в жизни.
С этими словами он резко повернулся и устремился к дому, стараясь как можно быстрее увеличить дистанцию между Рупертом и собой. Между собой и своей уязвленной гордостью.
— Привет, — сказал Шон.
— Привет, — с трудом выдавила из себя Дейзи.
Перед ней стоял Шон — в палевом блейзере, темно-коричневых брюках и белой рубашке. Спокойный, потрясающе красивый, с обольстительной улыбкой на губах.
— О… — Шон в удивлении уставился на Дейзи, точнее на ее платье.
Она машинально провела рукой по пышной юбке. Из красного шелка, без рукавов, оно демонстрировало во всем блеске вновь приобретенный загар. Дейзи долго колебалась, надевать или не надевать это платье, — уж больно открытое, яркое, вызывающе нарядное. Она давно не носила такой женственной одежды. Со времени смерти Мэтта — уж точно.
Однако, судя по реакции Шона, она промахнулась: следовало надеть что-нибудь менее броское. Лучше всего — черное. Может быть, больше всего его устроило бы вдовье покрывало?
— Шон, в чем дело?
— В чем дело? — Казалось, вопрос вывел его из транса. Он откашлялся. — Ни в чем. Почему ты спрашиваешь?
— Ты так уставился на меня…
Шон почувствовал себя мальчишкой, стянувшим яблоко с учительского стола. Его лицо стало пунцовым, он подергал воротничок рубашки, как будто тот душил его.
— Это из-за платья, да? — Дейзи вздохнула. — Ты полагаешь, оно слишком яркое? Я могу переодеться. В два счета.
— Нет! — вырвалось у него так громко, что Дейзи взглянула на него удивленно.
— Тогда я не понимаю… — в некоторой растерянности пробормотала она.