— Кроме того, ей нужно много пить. Воду обязательно кипятите. Следите, чтобы не было комаров. Если они проконтактируют с ней, а потом с вами, вы очень скоро об этом узнаете.
В эту ночь у меня упала температура и на следующее утро впервые за много дней появился аппетит.
Миссис Шамиэль принесла тарелку супа из говяжьих ног, который я с удовольствием съела. Немного позже она зажгла масляную лампу и присела рядом со мной. Полулежа на подушках, я потягивала чай с целебными травами, который она для меня заварила. Ее доброта поразила меня: с чего бы это ей быть такой доброй?
— Ты уже идешь на поправку, девочка. Самое страшное уже позади. Вот увидишь.
В полумраке я увидела, как в комнату вошел Вильям и встал за спиной у матери, словно охраняя нас. Он молчал, но было заметно, что на душе у него полегчало. Слабым голосом я поблагодарила их обоих за то, что спасли мне жизнь.
На следующее утро, когда ушли Вильям и Соломон, а вслед за ними и Эдна Шамиэль отправилась в пекарню, где она работала уже семнадцать лет, я, завернувшись в простыню, медленно побродила по дому. Деревянный домик был совсем маленьким, с истончившимся и местами сломанным полом, двумя спальнями с брошенными на пол матрасами, и кухонькой, в которой помещались печка, раковина и шкаф для посуды и кастрюль. К кухне примыкало помещение, где стояли стол и четыре стула. Оно было настолько тесным, что вряд ли заслуживало названия столовой. Доковыляв до крошечной веранды, где стояли два деревянных креслица с подушками, этажерка и фикус в горшке, я присела передохнуть. Над дверью висело изображение Девы Марии в рамочке; от нее исходило рассеянное золотистое сияние.
В то утро бриз дул почти до полудня, создавая приятную прохладу. Жара у меня больше не было, но я была еще очень слаба. Миссис Шамиэль оставила на подносе в кухне кувшин с лаймовым соком и тарелку с хлебом и сыром. Немного поев, я снова вышла на веранду, сбросила подушки с кресел на пол, растянулась на них и уснула. Проснулась я уже ближе к вечеру и увидела, как миссис Шамиэль с трудом карабкается по тропинке к дому. Ее кривоватые ноги сгибались под тяжестью крупного тела.
— А, ты уже встала! — сказала она. — Ну, что я тебе говорила. Скоро ты совсем придешь в себя!
Так началось мое медленное выздоровление.
Самое прохладное место в доме было на веранде, под навесом. Оттуда я могла смотреть на оцинкованные крыши покосившихся домиков, рассыпанных по склону холма до самого основания, куда подходила дорога и где Соломон оставлял свой грузовик. Каждое утро я наблюдала, как солнце заливает холм. Если время от времени мне становилось слишком жарко, я брала ведро воды, выходила во двор и выливала ее себе на голову. Люди спускались и поднимались по пыльной дорожке. Если шел сильный дождь, дорожка становилась скользкой и опасной, тогда все пользовались другой, вымощенной камнем, но более узкой. Мимо нашего домика никто не проходил, потому что он стоял выше всех остальных. Но, сидя на веранде, я замечала, как соседи, спеша по своим делам, поглядывают на меня снизу вверх. Я чувствовала себя бесконечно далекой от всего и от всех. От веранды спускалось несколько кирпичных ступенек, у их основания росла кучка банановых пальм. Я наблюдала, как они цвели и как потом росли плоды, пока не стали пригодными для еды.