— Ты не должна ничего объяснять. Можешь ничего не говорить, если не хочешь. Все нормально. — Он положил руку мне на спину.
Потом он рассказал, что когда пришел в дом в Лавентиле и осмотрел меня, то увидел у меня на ногах синяки и сразу понял, что со мной что-то случилось. Он упомянул об этом в разговоре с миссис Шамиэль, и та пообещала, что попробует меня расспросить.
— Кто это сделал?
Я ответила:
— Теперь это уже не имеет значения. Это было давно.
Он сказал, что если я буду держать глаза открытыми, то буду видеть, что это он, а не тот, другой мужчина.
— Я не чудовище, Селия. Открой глаза.
Сначала мы сидели на моей узкой кровати; у нее были очень скрипучие старые пружины, поэтому он снял матрас и положил на пол. Я легла на спину — как он попросил, — и он лег рядом на бок, подперев голову рукой и оставив между нами немного места. В те первые дни он смотрел на меня как-то странно, как будто не мог поверить, что я настоящая. Я не смотрела ему в глаза. Я разглядывала трещины на потолке или узор на его рубашке. Через какое-то время я начала поворачиваться на бок, но все равно избегала на него смотреть. Мы почти не разговаривали. Один или два раза он попробовал расспросить меня о том, как мне жилось в Черной Скале, но я отмалчивалась. Я не хотела, чтобы он что-то знал о моей жизни. Он, казалось, понял это, и я была ему благодарна. Я гадала, сколько может продолжаться это молчание и разглядывание. Но я понимала, что долго это не продлится.
Примерно через неделю он начал ко мне прикасаться. Я боялась, что мне это будет неприятно, но почему-то этого не произошло. Может быть, потому что он был врачом и уже дотрагивался до меня, когда я была больна, или потому что его прикосновения — только кончиками пальцев — к моим плечам, шее, рукам были такими легкими, прохладными, нежными. Или потому что он так ласково со мной разговаривал. Или просто потому, что меня к нему тянуло. Он говорил, что у меня безупречная кожа — как свежая, мягкая, молодая древесина под корой. Вот такая. Он говорил, что я умная и когда-нибудь обязательно многого добьюсь в жизни.
— Ты не такая, как другие девушки, Селия, ты не только красивая. В тебе есть внутренний стержень, который не даст втоптать тебя в грязь, как могло бы случиться с другой девушкой в твоем положении.
Мне хотелось ответить: я рада, что ты не сомневаешься, потому что сама я совсем не уверена; иногда мне кажется, что я не дотяну и до конца недели. Каждый раз, когда он произносил мое имя, оно звучало по-новому, необычно, как будто на другом языке. Он растягивал его: Сееелиаа. Мне это ужасно нравилось. Он рассказал мне, что в «Авалоне» он много раз подходил к моей комнате, дверь была открыта, он останавливался на пороге и смотрел, как я сплю. Ему хотелось разбудить меня, но он опасался, что я могу закричать и переполошить весь дом.