Я смотрела на него, не понимая, что мне делать дальше.
— Иди сюда. — Он похлопал по постели рядом с собой. Забравшись под сетку, я растянулась на прохладной простыне. Он оперся на локоть и посмотрел на меня.
— Я как-то странно себя чувствую.
— Не думай об этом. Представь, что мы в гостинице.
— Я никогда не бывала в гостинице, там бы я тоже чувствовала себя чужой.
— Тогда я как-нибудь повезу тебя в гостиницу, и больше ты не будешь чувствовать себя чужой.
Он слегка укусил меня за шею. Совсем не больно. Доктор Эммануэль Родригес никогда не бывал груб. Потом он прижался губами к моей груди. Он очень любил это делать. Затем он спустился ниже, к животу, и на минуту замер, вдыхая запах моей кожи. Взяв подушку в вышитой наволочке, он подсунул ее мне под бедра, чтобы приподнять их повыше. Раньше он никогда так не делал. Потом он спустился еще ниже, так что его голова оказалась у меня между ног и мне были видны только его густые темные волосы. Очень нежно он приподнял и широко развел мои ноги. У меня появилось ощущение, будто меня выставили напоказ перед целым светом. Я хотела, чтобы он остановился. Но он оставался там. Он оставался там, держа меня за ноги и вылизывая жадно, как изголодавшаяся собака. И вскоре мне уже не хотелось, чтобы он останавливался. Никогда еще мне не было так хорошо. Потом он перевернул меня, приподнял за талию, и я оперлась на руки. Сквозь белую москитную сетку я смотрела на фотографию Элен Родригес. Он снизу вверх вошел в меня и начал двигаться короткими толчками. Мне казалось, что я вот-вот взорвусь.
— Иди сюда. — Он сорвал у меня с головы ленту и запустил руки в рассыпавшиеся длинные волосы. — Как будто львиная грива.
Потом он опрокинулся на спину и привлек меня к себе. Он любил, когда я была сверху, потому что, как он говорил, «ты выглядишь такой серьезной». Я же при этом всегда чувствовала себя скованно: у меня было ощущение, будто меня разглядывают, как под микроскопом. Ему нравилась эта поза; когда я немного наклонялась вперед, он мог держать мои груди. Он говорил: «Если бы ты только могла видеть то, что вижу я». Я получала больше удовольствия, если не стояла на коленях, а сидела над ним на корточках. Почему-то у меня при этом совсем не уставали ноги. «Что значит молодость», — говорил он.
Когда все закончилось, я легла рядом с ним. Положив голову ему на грудь, я думала о том, какие мягкие у него волосы и как бы я хотела вот так лежать рядом с ним как можно дольше. Переполненная теплом и любовью, я размышляла о том, как сильно люблю доктора Родригеса, когда с улицы донесся характерный звук подъезжающего «хиллмана». Хлопнула дверца машины, знакомо заскрипели ворота.