Родину мы уже просрали, остались дом и семья. Так не мешайте сохранить хотя бы то, что осталось!
— Как же ты защищать дом свой и семью собрался? Грабя других людей по праву сильного? Сказано: лучше кусок сухого хлеба, и с ним мир, нежели дом, полный заколотого скота, с раздором.[53]
— Не грабя, отец Кирилл, нет. Забирая то, что мне положено. Росрезерв — система государственная, хоть государства того давно и нет. А я, получается, — гражданин этого государства. И мне по всем законам положена часть всего того, что находится в том хранилище.
Однако довод этот, прозвучавший, надо сказать, несколько фальшиво даже для его автора, не произвел никакого эффекта на отца Кирилла. Он усмехнулся, покачал головой и сказал:
— Лукавишь ты, Даня, ой лукавишь… Вот послушай. В девяностые годы прошлого века — а был я тогда уже в достаточно сознательном возрасте, чтоб понимать, что вокруг неладное творится, — расплодилось в нашей стране разваливающейся бандитов немерено. И были средь них такие, кто называл себя рэкетирами. Так вот, действовали они теми же методами, что и ты мне сейчас излагаешь. Приходили к тому, у кого много, и говорили: «Делись. А нет — посмотришь, что с тобой будет». И если человек отказывался — творили свои черные дела. Убивали, жгли, резали…
— Ну да! Наверное, у них проблема так же остро стояла, как и у нас! — непочтительно перебил Данил батюшку, возмутившись этим несправедливым, на его взгляд, речам. — Знаю я про рэкет, дед рассказывал! Да только они к своим богатствам богатства добавляли! А мы — мы сейчас как нищий, у которого автомат есть и которому подыхать под забором не хочется!
— И то, и то — одинаково называется. Беру что хочу — по праву сильного. Но кто тебе сказал, что имеешь ты это право, право на применение силы, моральное право?
— Имею, — ни секунды не сомневаясь, твердо ответил Данил. — За мной — Убежище, дом, семья. Вот мое право.
— Тварь я дрожащая — или право имею… — тихо пробормотал отец Кирилл и печально покачал головой. — Но тот хотя бы сомневался, а ты — нет. Вот что печально…
Данил скривился. Достоевского он читал — книга в библиотеке имелась — и Раскольникова, откровенно говоря, не понимал и даже презирал. Мерзкий поступок, что и говорить… Убить старого человека, того, кто заведомо слабее тебя, — поступок, на мужской похожий мало. Уж лучше бы пистолет взял и на большую дорогу вышел. Или банк ограбил. Все достойнее, чем старуху убивать. И потом… Ну ладно, убил ты. Решился. Так будь хоть в том мужиком, что сопли до колен не распускай!
Да и вообще — сравнения подобные, если честно, сомнительно выглядят! Там — удар в спину, подлый, мерзкий! А здесь — ярость на ярость, сила на силу! Если правда, что полковник сказал, то схватиться насмерть с ротой спецназа и победить — поступок, достойный мужчины и воина!