Соня рано поняла, что ей придется постоянно сражаться с ветряными мельницами своего мужа. За короткое время она успела очень многое изменить в «диком», холостяцком и архаичном образе жизни Ясной Поляны, который так не нравился ей. Она с ужасом узнала о том, что до женитьбы ее муж и его братья спали на соломе и без простыней. Аромат сена потом даже нравился Соне, и позже она набивала детские тюфяки соломой, каждый месяц меняя ее. Тюфяки были набиты так туго, что даже трещали. Ей удалось приучить мужа спать не на любимой им сафьяновой подушке, завернутым в простыню, а на выглаженной ею наволочке, под одеялом с пододеяльником. Она запретила слугам спать на полу и где попало, там, где сон их заставал. Соне очень не нравилась яснополянская вольница — например, страсть поваров к спиртному или неопрятный вид. Молодую хозяйку также смущала непонятная должность Агафьи Михайловны, служанки, проживавшей в Ясной Поляне со времен бабушки писателя. Эта пожилая женщина страстно любила собак — легавых, гончих, борзых. Она обихаживала своих питомцев, за что и была почитаема хозяином усадьбы и шутливо прозвана им «собачьей гувернанткой». Соня решительным образом положила конец этим «безобразиям», введя строгий порядок и ранжир. Она стала пользоваться колокольчиком, чтобы хоть как‑то урезонивать домочадцев, в том числе и Агафью Михайловну. Соня регулярно позванивала в колокольчик, таким образом призывая всех к должному порядку.
Самое главное, что повседневные неурядицы не сказывались на счастливом состоянии молодых. Им было так хорошо вдвоем, что они никого, кроме самых близких людей, не принимали. Только по воскресным дням устраивали журфиксы. Принимали то Дельвигов, то Бибиковых, то Брандтов. Этого требовало соблюдение светских норм и условностей.
Обычно по утрам Лев Николаевич был занят своими писательскими делами, а Соня находилась подле него, переписывала мужнины сочинения или шила. Иногда тишину нарушала Наталья Петровна, «выплывавшая» как‑то боком к ним в комнату с чашкой кофе, словно намекая на время обеда, к которому обычно на первое подавались супы с волованами или тарталетками, на второе — фаршированные цыплята или жаркое из рябчиков или перепелов, еще салаты, спаржа под голландским соусом и, разумеется, десерты. После обеда они непременно что‑нибудь читали вслух, например «Miserable» Hugo. Каждый день обычно заканчивался общим чаепитием, сопровождавшимся милой болтовней. От всего этого им было так хорошо, что ни о чем другом и мечтать не хотелось. Семейная жизнь потихоньку вытесняла все остальное.