Вскоре Соня снова забеременела и заревновала свою сестру Таню к Лёвочке. Но подлинная любовь к младшей сестре, жалость к ней отгоняли плохие мысли, и ей удавалось по — прежнему любить их обоих. Потом ей было не до этого, потому что 4 октября 1864 года наступили новые роды, ознаменованные энергичным сильным криком ребенка, названного Татьяной в честь младшей сестры, так обожаемой супругами. Соня по строгому требованию мужа стала кормить свою «живенькую, черноголовую, здоровенькую девочку» грудью сама. И Лёвочка был в восторге от того, как Соня была «мила со своими птенцами», как легко и весело заботилась о них. Она вдохновлялась любовью мужа и сознанием того, что у них нет никаких тайн друг от друга, и поэтому они могут смело смотреть друг другу в глаза. Теперь между ними, благодаря детям, устанавливались очень ровные и спокойные отношения, ничем не отягченные. Только так они могли быть счастливы. Рождение второго ребенка было воспринято с таким ликованием, словно в их жизни это был самый большой праздник. Впоследствии Тане всегда удавалось создать в доме веселую и счастливую атмосферу. Она стала общей любимицей.
Дети, особенно Сережа, часто болели, и поэтому Соня не могла любоваться наступившей весной, наслаждалась ею «только через окошко», все время находясь «взаперти». Весь мир она теперь воспринимала с точки зрения здоровья своих малышей. Порой она даже не верила в то, что ее дети могут избавиться от хвори. Возможно, поэтому она научилась радоваться самым маленьким удачам, например, тому, что сумела малышей вовремя укачать, уложить спать, что лежанка в детской была натоплена, что вокруг чистота и порядок и что пахнет померанцем. Детская вернула ей уверенность себе, и поэтому теперь она чувствовала себя наравне с мужем. Она все сильнее и сильнее привязывалась к этому особому миру, ощущая здесь свою нужность и незаменимость. Соня была по — настоящему счастлива, когда маленькая Танечка лежала на ее груди, а Сережа крепко обнимал ее своими ручками.
Порой ей казалось, что муж лишний и чужой человек в детской. Он считал, что романтика влюбленности со временем исчезает, и отношения супругов становятся более трезвыми и прозаичными. На первом месте, по его мнению, должны быть практичность отношений, чувство долга и взаимная ответственность друг перед другом. Он убеждал Соню, что духовное единение в браке невозможно. И с этим, хочет ли она или нет, ей придется смириться. Так же как и с тем, что муж не будет появляться в детской до тех пор, пока дети не подрастут. Но вот парадокс: Лёвочка стал наслаждаться общением с дочкой Таней или «Тюшей», как он ее ласково называл, с трехмесячного возраста. Более того, он был с ней в «ужасной дружбе», просто «с ума сходил» при виде ее и «сиял». Изменилось его отношение и к старшему сыну Сереже. Соня заметила, что муж «стал очень нежен» с ним, что у него появилось совсем «новое, неожиданное, спокойное и гордое» чувство любви к детям. В общем, она поняла, что Лёвочка наконец обрел счастье в ровном и спокойном семейном ритме. Строительным материалом для семейного счастья стали «дети, которые мараются и кричат, жена, которая кормит одного и всякую минуту упрекает меня, что я не вижу, что они оба на краю гроба». Муж особенно любил свою жену в образе матери — наседки, потому что дети помогали ей «меньше быть эгоисткой». Именно они, дети, одаривали ее ощущением, что она как будто бы за что‑то держится.