Тауберт не отвернулся.
— Не пощажу живота своего, — вслух сказал полковник, и Арсений Кронидович резко, отрывисто кивнул, как показалось полковнику — с явным облегчением.
«Не пощажу живота своего и чести не пощажу тоже — чтобы никогда более русские по русским картечью не стреляли».
Но, разумеется, вслух он этого не сказал.