— Изабелла, — говорю я. Она снова смотрит на меня, между глаз ложится морщинка.
— Простите? — спрашивает она. Я не сразу понимаю, в чем дело. Мне кажется, я должен ей напомнить прошлое.
— Изабелла, — снова говорю я. — Разве ты меня не узнаешь? Я Рудольф.
— Рудольф? — повторяет она. — Рудольф? Простите, как вы сказали?
Я смотрю на нее с изумлением.
— Мы ведь с вами много раз беседовали, — говорю я наконец.
Она кивает.
— Да, я долго прожила здесь. И многое забыла, извините меня. А вы тоже здесь давно?
— Я? Да я тут у вас никогда и не жил! Я приходил сюда только играть на органе. А потом…
— На органе, вот как, — вежливо отвечает Женевьева Терговен. — В часовне. Как же, помню. Простите, что я на минуту забыла об этом. Вы очень хорошо играли. Большое спасибо.
Я стою перед ней с идиотским видом. И не понимаю, почему не ухожу. Женевьева, видимо, тоже не понимает.
— Извините, — говорит она. — У меня еще очень много дел, я ведь скоро уезжаю.
— Скоро уезжаете?
— Ну да, — отвечает она удивленно.
— И вы ничего не помните? Ни об именах, которые ночью отпадают, ни о цветах, у которых есть голоса?
Изабелла с недоумением пожимает плечами.
— Стихи, — замечает она, улыбнувшись. — Я всегда любила поэзию. Но ведь стихов так много! Разве все запомнишь!
Я отступаю. Все складывается именно так, как я предчувствовал. Я выскользнул из ее рук, точно газета из рук уснувшей крестьянки. Она уже ничего не помнит. Словно она очнулась после наркоза. Время, проведенное здесь, в лечебнице, исчезло из ее памяти. Она все забыла. Она опять Женевьева Терговен и уже не знает, кто был Изабеллой. И она не лжет, я это вижу. Я потерял ее, не так, как боялся, — потому что она принадлежит к другим кругам общества, чем я, и возвратится туда, — а гораздо мучительнее, глубже и безвозвратнее. Она умерла. Она еще жива, и дышит, и прекрасна, но в тот миг, когда другое существо в ней вместе с болезнью исчезло, — она умерла, утонула навеки. Изабелла, чье сердце летело и цвело, утонула в Женевьеве Терговен, благовоспитанной девице из лучшего общества, которая со временем выйдет замуж за состоятельного человека и даже будет хорошей матерью.
— Мне пора, — говорит она. — Еще раз большое спасибо за вашу игру на органе.
— Ну? Что скажете? — спрашивает меня Вернике.
— Насчет чего?
— Пожалуйста, не прикидывайтесь дурачком. По поводу фрейлейн Терговен. Вы должны признать, что за эти три недели, когда вы ее не видели, она стала совсем другим человеком. Полная победа!
— И вы называете это победой?
— А как же иначе? Она возвращается в жизнь, все в порядке, то, что с ней было, исчезло, как дурной сон, она опять стала человеком, чего же вам еще? Вы видели ее. И что же?