– Мсье граф и мадам виконтесса ждут господина в гостиной, – сказал Феликс. Удивительно, как он без малейшего намека понял, что Браун принадлежит к низшему сословию. Это было видно даже по той одежде, которую он Брауну принес.
– Располагайся поудобнее, Браун, – сказал Хорнблауэр.
– Есть, сэр, – отозвался Браун, вытягиваясь по стойке «смирно». Черные всклокоченные волосы стояли копной – гребень был один, и причесаться успел только Хорнблауэр.
Он зашел взглянуть на Буша. Тот уже спал, хрипло дыша ртом. Похоже, купание и холод ему не повредили – двадцать пять лет в море закалили его могучее тело. Хорнблауэр задул свечу, тихонько прикрыл дверь, и сделал дворецкому знак идти вперед. В дверях гостиной Феликс спросил, как его объявить – со странным удовольствием Хорнблауэр услышал, как Феликс коверкает его имя и фамилию. Хоть в этом безупречный дворецкий оказался простым смертным.
Хозяева сидели у огня в дальнем конце гостиной. Граф встал.
– Сожалею, – сказал он, – что не расслышал имени, которое назвал мой мажордом.
– Капитан Горацио Хорнблауэр корабля Его Британского Величества «Сатерленд», – сказал Хорнблауэр.
– Чрезвычайно рад познакомиться, капитан, – сказал граф, избегая трудных в произношении слов с легкостью естественной в представителе старого режима. – Меня зовут Люсьен Антуан де Лядон, граф де Грасай.
Они обменялись поклонами.
– Позвольте представить вас моей невестке. Мадам виконтесса де Грасай.
– Ваш слуга, мэм, – сказал Хорнблауэр, снова кланяясь, и тут же почувствовал себя неотесанным болваном: как только дело дошло до знакомства, английский оборот сам подвернулся на язык. Он принялся торопливо выискивать французский эквивалент, и, наконец, позорно промямлил «enchante».
У виконтессы были темные глаза в умопомрачительном контрасте с золотистыми волосами. Лет тридцати на вид, она была крепкого, чуть ли не жилистого сложения, и одета в черное шелковое платье, оставлявшее открытыми белые, сильные плечи. Она сделала реверанс и ласково улыбнулась.
– А как зовут раненого господина, которого мы имеем честь принимать? – спросила она; даже Хорнблауэр различил, что она говорит по-французски иначе, чем граф.
– Буш, – отвечал Хорнблауэр, с трудом угадывая смысл вопроса. – Первый лейтенант моего корабля. Слугу, Брауна, я оставил в кухне.
– Феликс о нем позаботится, – вмешался граф. – Чего бы вы хотели, капитан? Поесть? Бокал вина?
– Ничего, спасибо, – сказал Хорнблауэр.
В этом безумном мире есть не хотелось, хотя обедал он полдня назад.
– После такого утомительно пути?
Трудно было бы деликатнее намекнуть на то, что Хорнблауэр недавно явился из снежной ночи, мокрый и оборванный.