– Не нужно, – повторил Береговой.
– Зато она нас до завтра отпустила, – добавила Митрофанова хвастливо. – Совершенно официально. Конечно, велела вечером доложить, но ладно уж, позвоним...
– Позвоним, – повторил Береговой, как дурак.
И они быстро посмотрели друг на друга и разом отвели глаза. Она – от смущения, она и тараторила от смущения! Он – потому что ему надо было вести машину.
Вот тут все и стало ясно.
Они едут к нему. Везут собаку. Их отпустили до завтра – совершенно официально. И они вечером должны будут позвонить с докладом.
Береговому стало холодно.
Значит, он все правильно понял. Нет, вернее, он ничего не понял!..
Опять есть «мы», опять есть что-то между нами, касающееся только нас двоих, и это... живо?.. Никуда не делось с той поры, когда роман почти случился у них, только Митрофанова не захотела никакого романа!
Она не захотела его, Владимира Берегового, и он очень логично и четко – как математик – объяснил себе, почему именно его нельзя хотеть.
И после этих логичных и четких математических объяснений все живое, что связывало их, умерло. Ей-богу, с сотрудницей Жанной из отдела он был более связан, чем с Екатериной Митрофановой!.. С Жанной можно хоть поговорить о ерунде, послать в буфет за булкой, усадить печатать отчет! С Митрофановой они лишь здоровались в коридорах – как чужие, с тревогой понимая, что никакие они не чужие!
Несмотря на то, что все умерло!..
...А сейчас она едет к нему домой и говорит, что «их отпустили до завтра»! Как это понимать? Именно так, как сказано – она останется с ним до завтра?! Или еще как-то?
В то время как на Берегового напали робость и непонимание, на Митрофанову напали гордость и страх.
Неизвестно, кто сильнее напал.
Гордость: «Получается, ты ему навязываешься, дорогая Екатерина Петровна. Да, да, именно так и получается, что ты отворачиваешься и бровями поводишь?! Ты уж имей мужество в глаза правде посмотреть! Он тебя не звал, предложений никаких не делал, намеков не намекал. Ты сама его вызвала к собаке – это раз. Ты кричала: «Володя, спаси!» – это два. Ты кинулась прилюдно к нему на шею – это три. Мало того! Ты же сама ему и объявила, что с ним поедешь! Он небось не знает теперь, как от тебя отделаться и куда тебя девать-то! У него дома, может, та, в кого он был тогда влюблен, и не делай вид, что ты не помнишь, как ее зовут! Олечкой зовут, из отдела русской прозы она была, покуда ее не уволили. И, вполне возможно, она у него дома на диване лежит, а тут ты являешься! Красиво будет, дорогая Екатерина Петровна? Хорошо? Приятно?»