Мы лежим, сплетенные, на моем афганском ковре.
— Ну что, ты все равно будешь брать с меня за жилье? — спрашивает Энди.
— Зависит от того, будешь ли ты доставать кое-что чаще, чем раз в месяц.
Я не смеялась так много с тех самых пор, как Франни обожгла себе подбородок паром, пытаясь вытащить питту из тостера. Всякие мелочи постоянно облепляют меня, словно мухи: только успевай работать мухобойкой. «Я не хочу, чтобы на моем ковре оставались пятна — все равно, от каких жидкостей». («Нэт, химчистка — замечательное изобретение».) «Энди, ты не мог бы переставить стакан с водой в центр стола: знаешь, любой нечаянный толчок — и он может упасть». («Нэт, постарайся с этим примириться, пусть это будет для тебя испытанием».)
Я стараюсь — и выхожу победителем. Ужасно трудно о чем-то беспокоиться, когда ты такая расслабленная. Если бы сейчас в квартиру ворвалось стадо разъяренных буйволов и отбило бы край у моего стеклянного столика, я бы лишь мило улыбнулась. В настоящий момент улыбка — это все, на что я способна. Мое тело тихонько гудит, и единственное, о чем я в состоянии думать, — это: я и Энди. Нэт и Энди. Мы, мы… по-другому все равно не скажешь. Да, мы трахнулись. Чувство — бесподобное. Он лежит, прижавшись ко мне: глаза закрыты, рука сжимает мою руку.
— Я не был уверен, нравлюсь ли я тебе, — тихонько говорит он вдруг. «Я тоже», думаю я. — И, — улыбка расщепляет его губы, — и я ждал хоть какого-нибудь знака с твоей стороны. Господи, это все равно, что томиться в ожидании Годо.
— Ну, по тебе это не очень-то было заметно, — жалуюсь я. — Я насчет тебя тоже была не уверена.
Я не добавляю, что и сейчас не очень-то уверена. Дальше-то что? Что все это означает? Первое попавшееся убежище от моросящего дождичка? Без сомнения, рядом с ним я чувствую себя очень уютно. Может, это какая-то шутка эволюции? С Крисом я тоже чувствовала себя уютно, когда он делал мне… ну, вы сами знаете, что… но все равно не так, как сейчас. Тогда это было скорее благодарностью, что ли: будто он помог мне найти ключи от машины. Теперь же это как сплав изумления и ужаса. Словно я поднялась на следующий уровень. Блаженство — да, но зато падать больнее.
Энди шепчет мне на ухо:
— Пойдем вместе в ванну.
Я напрягаюсь. Принимать ванну вдвоем — порочная выдумка, пришедшая в голову явно какому-нибудь женоненавистнику. Ладно, можно будет посушить волосы при свече.
— Да, пойдем, — тоненько блею я в ответ. Высвобождаюсь из объятий и натягиваю на себя его футболку, пытаясь отсрочить момент истины.
Поспешно покидаю тусклую безопасность гостиной: от моего счастливого состояния не осталось и следа. Мало утешает и то, что Энди, похоже, чувствует себя легко и непринужденно, — на грани самонадеянности, — расхаживая по квартире голышом. Он неторопливо идет по коридору, насвистывая что-то себе под нос, с блаженной самоуверенностью полностью одетого человека! Мое сердце трепещет: это вожделение вперемешку со страхом. Он как статуя Родена, — ну, разве что чуть помягче, — но это не имеет значения. Для меня он — само совершенство, мне хочется съесть его целиком. Вдруг соображаю, что сижу с открытым ртом, и немедленно стискиваю зубы, чтобы не поддаться жадности.