хотеть принять его обратно? Как это папа может
хотеть вернуться? Он хотел вернуться обратно. Если бы не мама, у меня было бы все, о чем я мечтаю. Мой отец хочет вернуться обратно! Тяжело падаю на кровать. Она должна сказать «да», пока он не передумал. Она что, сумасшедшая? Хоть убей, не могу понять, с чего бы это папа вдруг решил бросить все: свою золотистую машину, беленький домик, зеленые пальмы, желтый пляж? С чего бы это ему добровольно отказываться от своего привилегированного статуса «бритта», практики в Беверли-Хиллз, пациенток-знаменитостей, голливудских тусовок, персонального тренера и Кимберли Энн, отделанной по индивидуальному заказу?
Ради Хендона! Ради этой помойки! Ради серой дыры на окраине Лондона, напичканной одноквартирными домиками-близнецами, у черта на рогах: слишком далеко от города, но не достаточно далеко, чтобы стать шикарным местечком или утонуть в зелени. Ради банального пригорода, где единственная уступка роскоши — маленький парк, усыпанный пустыми бутылками и пластиковыми пакетами; и где самая большая достопримечательность — огромные афиши блокбастеров. Он что, совсем спятил? Когда каждое посещение видеопроката станет мучительным напоминанием о том, чем он пожертвовал! Причем не просто симпатичной мордашкой — у Кей-Эй есть «целый ряд замечательных идей». Представляю, как она мчится по скоростному шоссе вдоль тихоокеанского побережья в своем надменно урчащем, черном «линкольне-навигаторе», со словами «УСТУПИ ПРИНЦЕССЕ» на номерном знаке. Эй, Принцесса, а как насчет того, чтобы уступить моей маме? Моей толстушке-маме, в ее вечной униформе-фартуке, — единственное, что осталось от статуса жены-домохозяйки (дом пуст, мужа нет, а всего хозяйства — лишь холодильник да кухонная плита). Моей маме, которая никогда не подписывала контрактов с киностудиями или телевизионными сетями. Которая до сих пор ездит в стареньком «ровере-метро». И которая всегда в курсе, если кто-то где-то что-то себе увеличит: «Вот я и говорю Сьюзан: что это Меллани Гриффит сделала со свом ртом?» — но при этом так же мало думает о том, чтобы обновить свою увядшую грудь, как и о том, чтобы сделать пирсинг на языке. Да уж, Принцесса вряд ли позавидует хоть чему-то из жизни моей мамы. Мои ноздри раздуваются, и, к своему стыду, я понимаю, что солидарна с Принцессой.
Помучившись еще немного, я сажусь в машину и еду в Хендон.
Мама, как всегда, рада мне. Усадив меня за кухонный стол, она спешит к холодильнику, выкрикивая информацию о его содержимом, словно какой-нибудь зазывала-лотерейщик: