— И совершенно незачем так выражаться, — обиженно говорит мама.
— Вот! — ору я. — Ты не СЛУУУУУУУШАЕШЬ МЕНЯЯЯЯЯЯ!
Мама закрывает глаза, — видно, как мелкомелко дрожат ее веки, — и затыкает уши. Ярость пробегает по всему моему телу, отдаваясь звоном в голове. Я словно повисаю во времени, уровень адреналина такой, что заглушает страх. Ковыляя и спотыкаясь, ко мне постепенно возвращается дар речи: я уже полностью готова в очередной раз проорать: «Да послушай же ты меня», — но мамин дар речи меня опережает.
— Ты меня очень обидела, мне вовсе не наплевать на тебя.
Мои губы поджимаются сами собой.
— Нет, мама! Послушай. Хоть раз послушай! Это не тебя обидели. Это меня обидели. Ты обидела. Почему ты никак не можешь ЭТОГО ПОНЯТЬ?
Наступает долгая пауза, во время которой мама закрывает дверцу холодильника, подходит к столу и садится напротив меня. Она ни разу в жизни не подняла на меня руку, поэтому я не могу понять, почему я то и дело вздрагиваю.
— Натали, — наконец говорит она. — Прошу тебя, поверь, у меня и в мыслях никогда не было обижать тебя. Никогда. Это последнее, что я хотела бы сделать.
— Но сделала! — говорю я. — И что еще хуже, ты заставила меня скрывать обиду!
Теперь наступает мамина очередь вздрагивать.
— Я не знаю родителей, которым бы хотелось, чтоб их ребенок страдал.
— Да, но ты не можешь вечно надеяться, что все наладится само собой!
Лицо мамы искажает гримаса.
— Когда папа ушел от нас, я не хотела, чтобы ты страдала. Не знаю. Возможно, я… я слишком сильно боялась за тебя. Когда папа ушел, я старалась защитить тебя. Тебя и Тони. Особенно Тони… потому что я видела, что Тони… слабее тебя.
— Слабее меня? — гляжу я на нее с недоверием.
— Да, ведь ты очень сильная девушка.
Я не верю своим ушам.
— Да с чего ты взяла?
Она качает головой.
— Я не могу больше бороться с тобой, Натали. Никто не может. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Я больше не знаю, что мне сделать для этого.
К моему ужасу, она начинает плакать.
— Мам. — Я не осмеливаюсь дотронуться до нее. — Мам, пожалуйста. Не плачь. Все будет в порядке, обещаю. Я… я уже почти счастлива. Нам, нам больше не надо воевать друг с другом.
Она нарочито вытирает глаза уголком фартука, и я понимаю, что меня провели.
— Почему ты не хочешь принять папу обратно? — зло рычу я.
Уголок фартука выпадает из маминых рук. Голос у нее ледяной:
— Такое впечатление, что ты говоришь о какой-нибудь испорченной затычке. Между мной и Винсентом все кончено. Кто раз изменил — тот уже не остановится. Я приняла правильное решение.
Сжимая кулаки, я громко кричу: