собственных стандартов. От мужчин в принципе нельзя требовать, чтобы они подходили под мои стандарты. А я постоянно об этом забываю.
— Сол, — говорю я, игриво ероша ему волосы.
— Натали, осторожней, пожалуйста. Эту прическу ужасно трудно поддерживать!
— Прости, — добавляю я, вытирая ладонь, испачканную гелем, о брюки. — Я просто хотела сказать: Энди, ты можешь взять мой стул, а я посижу у Сола на коленях. Да ведь, малыш?
Якобы поглаживая Сола сзади, у основания шеи, с силой тыкаю его кулаком между лопаток.
Сол корчит такую физиономию, словно солдат, которому только что выстрелили в спину. Но на середине предсмертной агонии до него наконец доходит. И он хрипит:
— Ну конечно же… милая. Давай, садись к папочке Солу!
Мне хочется глянуть на Сола как можно свирепее, — за то, что превратил наше «Ромео и Джульетту» в какой-то фарс про насекомых, — но чувствую, как Энди буравит мой череп пристальным взглядом. Так что я просто бормочу про закончившееся курево и ускользаю к сигаретному автомату. Абсолютно ясно, что Энди жаждет поймать мой взгляд, — он буквально извергает из себя умоляющую ауру, — но мне плевать. После его приветственного чмока в щеку я храню ледяное равнодушие. Если ему так не тереплось со мной пообщаться, надо было просто поднять трубку телефона. Злобно пихаю монеты в щель.
— Натали, — раздается сдавленный голос прямо у меня в ухе, — что происходит?
Рывком выдернув пачку из поддона, поворачиваюсь.
— Что происходит?! Это ты мне скажи!
Энди осматривает меня сверху донизу и обратно, словно продавец в магазине самого низкого пошиба.
— Я собирался сказать тебе, — рычит он. — Но знаешь-ка что? На хрен! Обойдешься!
Ощетинившиеся, мы скалимся друг на друга. У меня чешутся руки, так и тянет влепить ему хорошую пощечину.
— Ну и не говори, — слышу собственный голос. — Мне плевать.
Стою, уставившись на него и страстно желая высказаться. Чтобы он понял меня. Чтобы он узнал правду, — и к черту последствия. «Говори!», — приказывает рассудок. «Но как?» — мямлит сердце.
«Я так холодна, — говорю я беззвучно, — только потому, что люблю тебя. Я стараюсь сделать тебе больно, потому что мне самой больно. Все, что произошло, — это моя вина. Мне надо было поговорить, а не затевать игры. Я полная дура. И ты все понял неправильно. Я ненавижу тебя за то, что ты выбрал Алекс, но я ведь сама привела ее к тебе».
Я все таращусь на Энди, безмолвная и беспомощная. Годы нерешительности взяли свое.
Наконец, выдавливаю из себя:
— Я так полагаю, ты теперь переедешь. Снова.
— Завтра же утром! — рявкает он и уходит.