— Вон —ты.
Марина обернулась, посмотрела на облако.
— Андрей, ты мне льстишь.
— Ничуть.
«Марина» сидела в кресле: распущенные мягкие волосы развевались, доставая едва ли не до самого горизонта, на одухотворенном лице застыла радостная улыбка.
Подул ветер, и фигуры исчезли. Я вспомнил, что мы в Джунглях и опустил глаза.
— Надо идти, Марина.
Она вздохнула, поправила рюкзак за плечами.
Мы побрели дальше. Солнце стояло высоко, лучи пробивали макушки деревьев, заставляли искриться свежий снег.
— Голубь, — ахнула Марина.
Я остановился, пораженный. Неподалеку от нас на стволе поваленного дерева сидел белый голубь. Он ворковал, раздувая перламутровый зоб, словно силился что-то сказать. Я никогда не видел в Джунглях птиц.
— Красавец, — прошептала Марина, взяв меня под руку.
Голубь взъерошился, колыхнул крылом, и, наклонив головку, повернулся, показав нам другой бок. Я почувствовал, как дрогнула Марина: этот бок у голубка был красно —синим и без единого перышка, кости вздымали тонкую кожу.
— Пойдем отсюда, — сказала девушка.
Она зашагала впереди, автомат болтался у нее на шее, солнце сидело в волосах. Я отчего-то почувствовал себя виноватым и перед ней, и перед этим голубем, и даже перед Джунглями.
Показавшаяся впереди железная дорога разом скомкала и отбросила все сомнения и тревоги. Из хаоса мы вышли к порядку.
Слева, прямо у дороги, торчало полуразрушенное здание, рядом —невысокая бетонная платформа, испещренная рытвинами, как следами больших червей.
— Это что —вокзал? — подала голос Марина.
— Похоже на то.
Наши ботинки гулко застучали по бетону. В конце платформы —искореженная синяя табличка на изогнутых ножках. На табличке —облупленные буквы. Марина прочитала:
— Об-нинск, — и повторила. — Обнинск.
Обнинск! А ведь я, кажется, кое-что знаю про этот город.
Заскрежетав тормозами, электричка приблизилась к запруженной народом платформе. Мимо окошка тамбура замелькали лица —настойчивые, в испарине от жары и ожидания.
— Москвичи, — с презрением бросила Анюта, затягиваясь сигаретой, — дома работы найти не могут.
Андрей смущенно оглянулся: люди, напирающие сзади, ничего не слышали, думая каждый о своем.
Двери с лязгом распахнулись. Пахнуло нетерпением, по том, десятки лиц с неприязнью глядели на столпившихся в тамбуре пассажиров, руки сжимались в кулаки, подрагивали сердца.
— Скорее, — крикнула полная женщина с двумя сумками в руках.
— Успеете, сядете, — сказала Анюта, выносимая из поезда людским потоком.
Две живые реки пересеклись, матюгаясь. Одна река последовала прочь от платформы, другая —погрузилась в электричку.