— А все-таки? Что там с цементным заводом?
— Почему тебе непременно надо это знать?
— Потому что именно я убил Ланглуа! Мне неизвестно, что вы там затеваете, но имею же я право быть в курсе!
— Это дело, — задумчиво произносит она, — возможно, далеко не лучшее из того, что мы провернули.
— Почему?
— Потому что оно связано с политикой, а мне это не нравится! Если бы Луи послушал меня, ему не пришлось бы убирать Ланглуа… Кстати, он поручил это тебе, а мне ничего не сказал! Должна тебе кое в чем признаться, малыш Жорж. С тех пор, как Луи ввязался в политику — а политика и терроризм всегда заодно, — он, кажется, начал терять голову и меня с толку сбивает. Я дам тебе один совет: сматывай удочки! Брось все.
— Если бы я мог!
— А в чем дело? Разве у тебя нет какого-нибудь угла, где бы он не смог тебя достать?
— Есть. Но ты забываешь главное: у меня документы Ланглуа, и я таскаюсь с этим типом, о котором трезвонила вся пресса.
Он поглаживает Ромула; тот, умирая от скуки, зевает, широко разинув пасть.
— А что, бумаги действительно компрометирующие?
— Думаю, да. Ну, прежде всего — ты сейчас подскочишь — есть твое письмо.
— Не может быть!
— Да, да, я не шучу. Прощальное письмо в несколько строчек.
Патрисия прислоняется к стене, испачкав ее потом. А Г тем временем продолжает:
— Насколько я понял, ты была его любовницей…
— Ах, прошу тебя! Оставим этот насмешливый тон. Да, я была его любовницей, но давно! А как, по-твоему, их заманивают!.. Мне всегда было его немного жаль.
— Ты говорила ему, что собираешься уезжать. Это верно?
— Хотела мило порвать без лишнего шума…
Г слегка наклоняется, чтобы лучше видеть это непроницаемое под маской макияжа лицо.
— Да будет тебе, — говорит он с недоброй улыбкой. — Ты знала, что кто-то должен прийти и убрать его!
— Нет! Клянусь, не знала.
— Но догадывалась! А это одно и то же. Знаешь, в настоящий момент нам с тобой решительно нечего скрывать друг от друга. К счастью, этот невинный бедняжка ничего не понимает, иначе с воем убежал бы прочь! Да, я убиваю, только без всякого кривлянья, а тебе еще требуется утешать, ласкать, словом, играть красивую роль.
— Хватит! — кричит Патрисия. — Вот увидите, все шишки достанутся мне.
Насторожившись, Ромул подходит и обнюхивает толстую тетку, которая цепляется за кровать, чтобы встать на ноги. Поправив блузку, Патрисия идет за табуретом в ванную комнату.
— До чего же скверно! — ворчит она. — Хочешь еще виски?
Она звонит дежурному. Повелительный тон Патрисии вызывает раздражение, так и хочется послать ее куда подальше, однако, опомнившись, она добродушно соглашается: