— Когда Брыська принесет котенка-брысенёнка? А мы его как назовем? Мне тогда будет котеночек, а вы Брыську забирайте, чтоб у каждого по кошке. Чтоб никому не обидно.
Биологиня улыбалась. Она никогда не говорила: «Помолчи! Голова трещит от твоих вопросов!» Только напомнила Саньке, что котенка ей не разрешат.
— Это точно. Выгонят вместе с котенком, — легко соглашалась Санька.
Ее еще год назад предупредили строго-настрого, и больше она котят с улицы домой не таскала. Как притащила, так и назад уноси — верни, откуда взяла.
— И все-таки, если у Брыськи будет котенок?
— Не будет, Санька.
— Ну а вдруг? Как у Мурки, все же думали, что Мурзик, а оказалась Мурка, и котяток родила, и потом у нее были котята каждый раз…
— Да не будет у Брыськи котят. Оперировали ее, видишь шрамы вот тут и тут?
— Ну и что?
— Брыське специальную операцию сделали, чтобы не было котят. Понимаешь? И у нее не будет котят. Хотя это и к лучшему…
— Она лежала в больнице! — поражалась Санька.
Больницы были не для трусих — ну-ка, чтобы по живому резали да зашивали, и втыкали трубки всякие, и уколы каждый день. Дедушка так и говорил: «Буду умирать дома, никаких больниц! Так и пишите: отказ от операции!», а ведь дедушка очень храбрый, всю войну прошел, и он не боится йода В отличие от некоторых, которым бы все пищать.
Вот и Брыська, словно посмеиваясь, переворачивалась с боку на бок, да так ловко! А ты думала, Санька! Вот так!
Между передними лапами у Брыськи росла белая шерстка — не только прядочка на груди, но и трусики с маечкой, или такой купальник, или галстучек. А если смотреть на бегущую Брыську — просто черная кошка с желтыми глазами, ничего особенного. А она черно-коричневая и даже с рыжим, а внутри эта полосочка белая — вот ведь хитрюга!
— И после больницы у Брыськи не будет котяток никогда-никогда-никогда? — допытывалась Санька. Может, оставалась еще хоть малюсенькая надежда?
— Уж не знаю, в какой больнице так кошку искромсали… — цедила Биологиня. — Нет, Санька, теперь уже никогда. Так что пусть лучше Брыська у нас общая будет.
Сытая Брыська вытянулась у ног Саньки и Биологини, словно и вправду была их кошкой. Поглядывала искоса, словно знала что-то, чего не знали они.
— А на спине у нее шрамы тоже из больницы?
— Это вряд ли…
Стукнула форточка. Брыська тут же подскочила, нервно оглянулась и поползла к себе за поленницу — мало ли что. Муж Биологини звучным голосом сказал в окошко:
— А мясо давно уже все сгорело! Это я так, к сведению!
Биологиня тут же побежала к себе во флигель. Хотя теперь можно было уже не спешить — все равно красивый муж, тот самый, что лучше всех пел «Ой, мороз, мороз!», будет пилить ее, пока они не доедят последний кусочек мяса. А тогда, наверное, найдется еще за что пилить — за студентов, за свет по ночам, а потом на работу опаздываешь, за кашу, которую есть невозможно…