Я мог бы скрывать ее всю жизнь — мне хватило бы опыта и терпения.
Она спала, положив голову мне на грудь; урчание уже стихло. Я лежал, бережно обнимая ее, и думал обо всем этом. Первая волна паники ушла, и я понимал, что у меня есть немного времени, чтобы все обдумать. Она не знает, что раскрыта, — я могу не говорить ей об этом Я могу сдать ее так, что она никогда даже не подумает на меня. Я могу помочь ей скрыться. Могу даже скрыться вместе с ней. В любом случае у меня есть немного времени, чтобы что-то решить.
Она была очень красива — совершенно белые волосы и темные глаза неопределимого цвета, яркие и непривычно большие на светлом лице. Ее нельзя было назвать худой, но она была стройная, сильная и гибкая, как — о боже, да — как кошка.
В тот день, когда она заурчала в моей постели, я видел ее в последний раз.
* * *
Мы познакомились на дне рождения у моего друга, которого я потом сдал, — у него в подвале дома обнаружился целый «кошачий» приют. Он укрывал кошачьи семьи, смешанные семьи, одиночек, детей, стариков — прятал их, пока готовил им ложные документы, чтобы потом переправить в нейтральную зону. Некоторых, самых одаренных и бесстрашных, обучал жить среди людей, скрываясь. Потом, на допросе, он все рассказал — как ставили незаметный датчик на тело человека-кошки, который не давал ему случайно заснуть, как маскировали их природные особенности, красили волосы каждую неделю, не давая отрастать корням, учили носить линзы, не снимая… Их обучали вести разговоры по-человечески, в крайних случаях молчать и вести замкнутый образ жизни.
Кошки, которых прятал мой друг — бывший друг, становились учеными, писателями, собирателями библиотек и антиквариата. Сотни имен были раскрыты после того, как его взяли. Но он успел предупредить, а может, просто отлично обучил их выживать — многие, — слишком многие из этого списка успели скрыться.
Наверное, она была лучшей его ученицей.
* * *
Она никогда не позволила бы себе заурчать. Она никогда себе этого не позволяла. Жила в постоянном напряжении, уходила чуть свет, не выпила ни капли алкоголя. Я не понимал, почему она такая нервная, при всем показном спокойствии.
В тот день, в то раннее утро она заурчала, а после уснула — впервые за время нашего знакомства она спала крепким безмятежным сном. Я лежал рядом и не мог пошевелиться. Да, я мог сдать своего лучшего друга, наверное, я мог бы сдать и брата, и отца. Но я лежал, лежал, лежал в бездействии и откладывал звонок, который должен был сделать немедленно. Сразу. Так предписано, если вдруг обнаружены люди-кошки.