"Нехорошее ... лицо? Скорее, морду!"
Удивительные приметы новой реальности настораживали, иногда - откровенно пугали, и лишь изредка - веселили. Как тот лозунг на фасаде дома на Рамблас , совсем рядом со зданием Женералитата. Никакого пафоса и революционного порыва. Лаконично и предельно просто. Почти по-русски.
'Visca F.A.I.! Fascistas-maricones!'
Впервые наткнувшись на этот пропагандистский шедевр, Степан хохотал до слёз и долго не мог успокоиться. Представить себе, как подобный лозунг, - применительно, конечно, к историческому контексту, - выглядел бы где-нибудь в России времён Гражданской войны, он не смог. Слишком уж подобные речевые обороты казались пропитанными духом глубинной народной культуры и противоречили выхолощенному большевиками искусству пропаганды.
"Разве что в конце восьмидесятых, вспомнил он, - когда гайки немного отпустили, - такое стало возможно. Тогда мои студенты ... второкурсники, кажется, вышли на демонстрацию с лозунгом "Вставим первомайскую клизму гидре империализма!" На парткоме ещё потом разбирали, кого-то даже из комсомола хотели исключить. Но всё равно - не то! И не цепляет так как это, безыскусное... Да... А анархисты, соответственно, - д'Артаньяны".
И долго ещё, припоминая увиденную надпись, Матвеев ехидно хихикал. Ничто так сильно не веселило его в "освобождённой" Барселоне. Даже большие, напечатанные в три краски плакаты, призывавшие жриц любви, которых всегда доставало в этом многоязычном, шумном и ещё совсем недавно - весёлом, портовом городе, бросить своё постыдное ремесло и заняться трудом достойным уважения.
"Сны и явь Веры Павловны , каталонская интерпретация... - усмехался Степан. - Дать каждой проститутке по швейной машинке - и вопрос решён. Какое перевоспитание? О чём вы? "Перековка" индивида требует времени, а его у новой власти попросту нет. Разрушить старый мир до основания - не мудрено, даже если он отстреливается. Гораздо труднее то, что "затем". Именно потому здесь, в Барселоне, похоже, пытаются искоренить всё, что принадлежит старому миру. Как сейчас, например".
Фасад Рождества, единственная законченная часть собора Святого Семейства , издалека казался облепленным муравьями куском сыра. Деловитые чёрные и тёмно-синие фигурки взбирались по неровностям барельефов всё выше и выше: лезли, хватаясь руками за бетонные стебли и листья, наступая ногами на каменные тела мертворожденных младенцев и головы спящих животных . Оставляли на скульптурах грязные следы обуви. Выстроившись вдоль стены цепочкой, начинающейся от бочки на пароконной повозке, люди передавали из рук в руки какие-то вёдра, исчезавшие в распахнутых дверях храма. Работали сосредоточенно, лишь изредка обмениваясь короткими возгласами. Даже издалека чувствовался острый запах керосина и ещё чего-то, не менее горючего. Картина отталкивала, пугала и в то же время манила, захватывала.