В Нью-Йорке все что-то ищут.
Мужчины ищут женщин, женщины ищут мужчин. В Нью-Йорке все что-то ищут. И иногда… находят.
Дональд Уэстлейк[5]
Сэм читал историю болезни, когда старшая медсестра Бекки похлопала его по плечу.
— Доктор, ваше дежурство закончилось полчаса назад, — произнесла она, указывая на расписание, висевшее на стене.
— Да-да, сейчас… Только дочитаю, — ответил Сэм так, словно просил ее об одолжении.
Но Бекки была непреклонна.
— Вас самого пора лечить, — сказала она, отбирая у него папку. — Идите домой.
И Сэму пришлось подчиниться. Бекки смотрела, как он идет по коридору. Одна из практиканток, проходивших стажировку в больнице Святого Матфея, вздохнула:
— Какой он клевый…
— Даже не думай, милочка. У тебя никаких шансов.
— Он что, женат?
— Хуже.
В комнате отдыха Сэм повесил измятый халат в металлический шкафчик. Поправил галстук, надел пиджак и пальто — и все это, даже мельком не посмотрев в зеркало. У него давно пропало всякое желание производить на других впечатление, но ему и в голову не приходило, что в глазах многих женщин именно это делало его еще более привлекательным.
Он вызвал лифт. Следом за ним в кабину вошел китаец-санитар, толкавший перед собой каталку. Лежавшее на ней тело было с головой накрыто простыней, что не оставляло никаких сомнений в том, что этот пациент больше не нуждается в лечении. Санитар хотел было пошутить на эту тему, но, встретив мрачный взгляд Сэма, передумал. Лифт остановился на первом этаже. Больничный холл, где было полно народу и стоял гул голосов, напоминал зал ожидания в аэропорту. Не удержавшись, Сэм заглянул в приемную отделения скорой помощи. Она была переполнена.
«А в следующие несколько часов все только ухудшится».
В углу приемной скорчился на стуле пожилой мужчина. Его била дрожь, и он кутался в потертое пальто, глядя на стайку экзотических рыбок в аквариуме. Рыбки, не останавливаясь, плавали по кругу. Очень худая молодая женщина сидела, подтянув колени к подбородку. Сэм случайно встретился с ней взглядом. Ее глаза были красными от недосыпа или наркотиков, за ее ногу цеплялся хнычущий ребенок.
«Может, остаться на ночное дежурство?»
— Шесть долларов, дорогуша!
Жюльет расплатилась с таксистом-гаитянином, добавив немного на чай за то, что тот, узнав в ней француженку, говорил на ее родном языке.
Такси остановилось на перекрестке Бродвея и Седьмой авеню — на Таймс-сквер, где и днем и ночью было не протолкнуться. Жюльет всегда тянуло сюда как магнитом. На этом небольшом треугольнике, залитом асфальтом и со всех сторон стиснутом небоскребами, находилось множество знаменитых театров.