Водяной директор замер, как мышонок под веником. В кабинете аж звуки с улицы перестали доноситься.
— Поссорился с Водяным царём?
— Нет, нет, — скороговоркой отозвался директор, он совершенно не держал взгляд.
— В чём помеха? — испросил Щавель, выждав. — Кто не пускает?
— Едропумед… — выплюнул директор, будто стыдливо сквернословил.
— Это что?
— Ростовщик.
— Есть такой богатей, — пояснил Карп. — Едропумед Одноросович Недрищев. Деньги даёт в долг под проценты кому ни попадя, однако ухитряется исправно взимать долги, потому не прогорел. Хитрый как лиса. Весь город своей паутиной оплёл.
— С караваном это как связано? — задал Щавель вопрос директору.
— Брали в рост. Купцы. Много лет, — директор заёрзал, ещё быстрее закрутил пальцами. — Многие, многие брали, проценты наросли. В этом году Едропумед Одноросович сказал, что ждать не будет. Пока там прибыль с Новгорода вернётся… Больше не может ждать. Ему сейчас средства понадобились… Его приставы аж с бедняков собирают. Вот он товары и арестовал.
— Товары арестовал? — протянул Карп в некотором обалдении.
— Ты здесь директор, — отчеканил Щавель. — Договориться с ростовщиком мог. Нельзя торговлю в Великом Новгороде подрывать, а ты подрываешь.
— Едропумед Одноросович кредиты на строительство даёт, — на городского главу было жалко смотреть. — С его денег поддерживаем в порядке основные коммуникации.
— А сборы как же? — удивился Щавель. — Вам для этого дозволено взимать в городскую казну подати с купцов.
— Сборы идут на покрытие задолженности по предыдущим кредитам.
— А вы берёте всё новые?
Директор обречённо кивнул.
— И проценты по ним растут, — заключил Щавель.
Директор затряс головой.
— А когда совокупная величина приблизится к оценочной стоимости коммуникаций, ростовщик их себе в личную собственность заберёт? — ядовито осведомился Карп.
— Сколько лично ты ему должен? — ледяным тоном осведомился Щавель. — Меня не интересует, сколько ему должен город, меня интересует, сколько ты брал для себя.
От услышанного гости переглянулись. Литвин с удивлённой улыбочкой, Карп злорадно, а Щавель испытующе, словно дистанцию мерил.
На постой расположились в бараках льняного завода практически за городом. Витязи не должны были смущать обывателей, да и не находилось возле центра свободного места для каравана. Вышний Волочёк был запружен понаехавшими купцами, гребцами, водоливами, коноводами, бурлаками и сволочами, не считая самих горожан, коих здесь проживало немало. Город пучило. Он зрел, как нарыв. Человеческий гной копился в нём, не находя выхода. Резался по кабакам ножами, в кости и карты; ещё немного, и неминуемо должен был прорваться пожарами, грабежами и пьяным разгулом озверелой от скуки толпы.