Половой махнул ладонью, не прикасаясь к столешнице. Цацки исчезли.
Парням стало понятно, почему холуй так себя вёл: хари вокруг мелькали откровенно каторжные. Казалось опасным поднимать глаза и смотреть на эту публику — того и гляди зарежут. Только Филипп чувствовал себя на своём месте, ибо происходил из деревни сволочей, что заламывают несусветные цены за перетаскивание через перевалок ладей купеческих, а получив плату, тут же идут пропивать, порождая драки, смертоубийства и сволочных детей, становящихся бардами. Чтобы скрыть робость, Жёлудь придвинул случившийся под рукою листок, украшенный пышным вензелем в виде строенной буквы «В». «Вестник Вышнего Волочка» сообщал жителям разные разности:
«Нечисть завелась на старой поварне.
Мимо старой поварни, что на Льнозаводе, бабы и девки боятся ходить по вечерам. Раздаются там нечистые голоса, а по ночам блуждают синеватые огоньки.
Там, куда не доходят руки и доброе слово, разом заводится нечисть», — успел прочесть Жёлудь, водя пальцем по строчкам.
— На чё ты там зыришь? — сунулся Лузга. — А… боевой листок. Пишут умельцы всякую шнягу, не бери в голову, паря…
— Бери в рот, — мгновенно закончил бард.
— По себе о людях судишь, Филя, — заметил Лузга. — Ты хрен съешь и два высерешь.
— А тебя мама с детства учила: не пей, не кури, ходи на айкидо, вот ты таким и вырос.
— За такую выходку твоё штрафное очко может быть передано в распоряжение зрительного зала, а это для мужчины хуже нет.
— Ладно, давай признаем, что вышла дружеская ничья, — сдался Филипп.
— Игра была ровна, играли два овна, — согласился оружейный мастер.
— Воистину бог дал попа, а чёрт барда, — пояснил Альберт Калужский ошалевшим от кабацкого дискурса парням. — Это ещё что. Вот когда сходятся на пиру подвыпившие барды, до утра бывает затягивается их поединок.
— В конце убивают друг друга? — попробовал угадать Михан.
— Кто повторится, тот и проиграл.
— А что проигрывает?
— Честь, — холодно прояснил Лузга.
— Каждый артист и каждый инквизитор хочет признания, — сказал Филипп. — А честь… Что честь?
Он расчехлил гусли красивого янтарного дерева, любовно уложил на колени, настроил лады.
— Песня называется «Мужик с топором», — объявил бард и затянул красивым баритоном:
Выхожу я снова на дорогу
В полинялом старом кимане.
Жду возок, в лаптях на босу ногу,
С топором в накачанной руке.
Тишина, пуста везде дорога,
Лишь цикада песнь поёт в траве.
Ночь темна, пустыня внемлет Богу,
Донося исправно обо мне.
И когда архангелы под руки
Отведут меня на Страшный суд,
Снисхождения просить не буду,
Претерплю в аду всё, что дадут.