— Как так получилось, что речной караван отправиться не может? — испросил Щавель.
Недрищев глядел на него не отрываясь, испытующе и спокойно.
— Медлят чего-то купцы, — подумав, ответил он.
— А светлый князь их заждался, — обронил Щавель.
В глазах ростовщика мелькнул глумливый огонёк, он приосанился, а потом развалился в кресле поудобнее.
— Тяжела княжья доля, — с деланной скорбью вздохнул он. — Лебедей вкушать приходится, в то время как другие жрут гусятину. А всё ради престижа. Я же человек незвонкий, мне много не надо, своё бы вернуть. Не лебедей, не гусей, цыплёнка бы добыл и рад. Привык обходиться малым.
Водяной директор расправил плечи, выдвинулся:
— Ты-то малым привык обходиться, сотона? Ходишь по городу аки лев рыгающий, только и высматриваешь, у кого бы что урвать! В церкву ходишь, молишься истово, набожный, праведный, полгорода раздел, обыватели от долгов кровавыми слезьми плачут, да ещё попов на них натравил.
— Я никого не заставляю на дармовщину зариться, — сказал Едропумед, не отрывая взора от Щавеля. — А деньги… Они как навоз, боярин. Если не разбрасывать, от них не будет толку.
— Волочёк заметно ближе к Москве, чем к Великому Новгороду. — Старый лучник покачал головой. — Но вот как-то слишком рядом с ней оказался. Так нельзя, Едропумед. Края надо видеть.
— У меня всё по закону, боярин, — возразил ростовщик. — Я кредиты не навязываю, заёмщики сами приходят. Есть договор, в нём всё прописано. Даже настаиваю читать его внимательно, прежде чем закорючку ставить. Ну, кто ж виноват, кроме собственной дурости? Взаймы брать в очередь выстраиваются, успевай раздавать.
— Мужики разбирают, да бабы тем паче, — пояснил директор, почуяв вдруг, что разговор может обернуться визитом вежливости. — Некоторые вроде беспроцентные, а потом как подобьют бабки, глядишь, с головой увяз.
— А они берут кредиты, потому что трудно экономить, если сосед живёт не по средствам, — губы Едропумеда тронула усмешка. — У меня всё по-честному. В долговую яму не тяну.
Он ощущал за собой силу закона, но не возражал против вторжения, принимая боярские правила игры. Он даже бровью не повёл, когда Щавель развернул к себе литую скульптурную группу и внимательно её изучил. Огромный герой в островерхом шлеме с конским буланом вздымал правой рукою калаш, левую опустил на рукоять кривой сабли. Позади, держась за полы шинели, отиралось пятеро героев поменьше, едва ли достигая маковкой до пояса.
— «Камраду Едропумеду респектище! Хан Беркем», — прочёл Щавель гравировку на пьедестале. — Вот даже как… Ты сам в Орду ездил к хану на поклон или гонцы доставили?