Море.
Что ж, море. Она всегда было таким и всегда знало, что когда-нибудь последний из людей придет к нему и посмотрит в него, как в себя. Наверное, море тихонько улыбалось сейчас.
Я простучал пятками по слежавшемуся песку, запрыгал на одной ноге, стаскивая штаны. Волны, когда я вошел, стали толкать меня, то поднимаясь до груди, то опускаясь до колен. Вдруг сзади зарокотала и оглушительно залаяла Риф. Я стремглав обернулся, но она, оказывается, лаяла на море. Она никогда не видела, чтобы вода вела себя так беспокойно.
— Риф! — позвал я. Она убегала от очередной волны, гналась за откатом и снова убегала.
Я поплыл. Море было теплым, уже успело нагреться. Я специально не оборачивался, пока не отплыл далеко от берега. Мой грузовик был такой маленький, один на всем берегу, на краю сползающего в море плоского щита. Риф снова залаяла, теперь она звала меня, не решаясь зайти в страшную ожившую воду.
…раствориться в тебе, море; стать простейшими соединениями, как станут ими окаменевший в твоем теле остов галеона и золотые слитки, консервные банки и оброненные якоря, куски сбитых спутников и опорожненные ракеты-ускорители, контейнеры без клейма страны-производителя, от которых светится твоя кровь на дне великих впадин; сорвавшиеся стальные шары, все хранящие спертый воздух, уже ненужный мертвецам в них; «вечные» полиэтилены, которые все-таки тоже растворятся, ибо вечно можешь быть только ты, но и ты не вечно; раствориться… зачем?
Зачем? — спрашивал я себя, ухватившись за проваливающийся подо мной берег.
Чтобы в болтанке адской кухни, в грозах и бурях взопрела новая закваска и поднялось новое тесто? Э, вздор, вздор, жизнь осталась, и когда на этот берег выползет, хрипя зачатками легких, возможный новый прообраз меня, место уже будет занято. У кого-нибудь да не хватит осторожности не научиться говорить и бросать предметы. Да и не выползет он, сожрут его раньше сильные и безмозглые, или хитрые и безмозглые, или слабые, но терпеливые, и безмозглые.
Я перевернулся на спину. Чайка подрагивала в одной точке надо мной, к ней подплыла вторая и остановилась рядом. Где-то начались затяжные ливни первой половины лета, и отросшие космы дерев моет холодная пресная влага, а на меня светит солнце, и на коже проступает изморозь соли.
Вечером того же дня мы въехали в большой приморский город. Мне не хотелось удаляться от моря, и я решил проехать город насквозь, его вытянутые пестрые окраины, центр со множеством зелени и пыли, безликие застройки последних лет, порт и — снова домики, домики, сады и перевернутые шаланды. Я видел обвалившиеся стены с сеточкой дранки, видел разметанную у остова пирса стоянку лодок и катеров, частью выброшенных на берег, а частью, видимо, затонувших.