2 декабря
В последние дни вижу вспышки, в которых Антон является мне очень сильным и мудрым, божественным. Утром поползли сплетни, что Рубцов сказал, будто Атман не Пробуждённый. Хотя на самом деле он сказал: «Пробуждённые так себя не ведут». С этого момента на наших переплетённых путях начался принципиально новый этап.
Мы встретились с Серёгой в «Шоколаднице». Ему уже успел позвонить Серёга П., а нам написали Люба К. и Оля Родионова. Накрыло всех сильно, хотя всё пытались свести к шутке. Серёгу зацепило очень глубоко, будто ребёнка, от которого отказался отец. События разворачивались стремительно. Приехал Падрик — мы давно хотели разделить с ним тему Просветления. Мы перекочевали в «16 тонн». Подъехали Димка с Соней (старые знакомые с Симорона), а Атман всё расходился. Падрик к тому моменту понуро замолчал, получив в свой адрес пару комментариев в духе «ну что, лохматый». Подъехал Лёха П. Серёга говорил, что много молился, в том числе за связь с Рубцовым, и теперь начинается новый этап.
Как казалось нам, Атман понял, что теперь, когда у него нет опоры на Гуру, ответственность за нас полностью лежала на нём, и ему нужно побыть наедине с собой, чтобы это осознать. Но внешне его состояние выражалось так: «Езжайте все к Рубцову, он всё знает», «Хочу ему в глаза посмотреть после такого заявления», «Как он мог? Идите все отсюда, я не Пробуждённый». Мы отвечали, что вне зависимости от того, что он скажет, мы поедем, только когда сами захотим. А сейчас мы хотим быть с ним. Он улыбался.
Дальше была жесть. Антона накрыло. Он говорил, что ему надоело быть марионеткой, что он хочет помнить и о себе, и о своём пути, о своей цели. <…>Антон целый час молился о том, чтобы избавиться от всего, что мешает. <…> Я не чувствую ни боли, ни страха. Меня опустили на самое глубокое дно. Ощущения, которые мне пришлось пережить на своей шкуре, были не из приятных: «Я — медуза, которая присосалась к чистому, светлому и честному Антону. Если я хочу познать себя и не быть тряпкой, я должна уйти от него. Все разрулится, если захочет Бог. Я использую Антона, обманываю его, вру, и нет меня хуже на земле». Я ушла всё это переваривать. В сердце по-прежнему пусто. Я приняла расставание: кратковременное, долговременное, даже, наверное, окончательное, даже смирилась, что приеду к маме на чемодане. Я перебрала все пути отхода, потом их отбросила и ощутила удовольствие от возможности довериться Богу.
Все ушли, и всё кончилось. Мы вдвоём с Антоном легли спать, и тут внезапно была поставлена последняя точка. Мы лежали в обнимку. Я много плакала — плакали отпадающие зажимы и забитые стороны. Я почти физически это ощущала. Плакали от счастья те грани, которые наконец увидели свет. В теле и психике что-то кардинально менялось, варилось.