Самнеру они все казались похожими, только одна была брюнетка, и все говорила: «Йя-я, Йя-я». И все равно эти его грезы словно вырывали Самнера из изоляции в его маленьком ограниченном мирке. Они вызывали состояние сладкой отрешенности и покоя. Все эти женщины, которые имели к нему отношение, давно исчезли из его жизни, многие люди, которых он раньше знал, уже умерли, и вот только Сигни теперь заботилась о нем и развлекала старика.
Сигни, игриво улыбаясь, помогала ему вдеть ноги в брюки. Он говорил, что ему трудно нагибаться, и она завязывала ему шнурки. Сигни посмеивалась и шутливо бранила его, зная, что именно такое поведение он любит. А вообще Самнер мог и сам завязывать себе шнурки на ботинках, но такова была традиция.
Телевизор стоял у Самнера в кабинете. Это была большая комната, заставленная книжными полками, с камином, массивным диваном и изящным карточным столиком из марокканского тика, который выглядел, как красное дерево. Старик заканчивал здесь завтракать и смотрел сначала выпуск новостей, а затем — программу с интервью под названием «Говорит Хэртфорд».
Он выпивал еще чашку чая и съедал два тоста с корицей, запивал все это стаканом холодной воды (Самнер утверждал, что так пища лучше переваривается и стул от этого регулярный). Он никогда не употреблял витамины, но регулярно принимал три таблетки слабительного.
Желтая кожа на крышке любимого карточного стола Самнера была всегда покрыта пятнами от стаканов с вином, которое употреблял Беннет. Он часто присоединялся к старику за ужином, а затем, когда тот уходил спать, всю ночь напролет смотрел здесь передачи по телевизору. Эти пятна раздражали Самнера, но он сдерживал свое недовольство. Беннет так и останется неряхой, его уже не исправить. Лучше молчать, игнорируя его замашки, и не расстраивать свои нервы.
Перед Беннетом открывались все возможности, но он предпочитал жить, как хулиган, в то время, как Самнер, который мог бы иметь все, вынужден был жить затворником. Вернее сказать, не вынужден, он так сам решил, просто так все вышло. И теперь уже поздно о чем-то жалеть. И Самнер ни о чем не жалел.
В этот день Самнер был бодр и хорошо себя чувствовал, он пытался подавить в себе сомнения относительно Беннета и горестные мысли о Гейл, но до обеда оставался в дурном расположении духа.
На обед они съели рыбное филе и немного салата, допили початую бутылку французского белого вина.
— Надеюсь, Беннет заявится хотя бы к ужину, — сказал Самнер. — Мой дряхлый адвокат говорит, что мальчишка связался с какими-то проходимцами. Кажется, у него роман с сестрой Сэма Рестелли, того типа, о котором все время пишут в газете, преступника. Хочу сказать тебе, Сигни, у него, видимо, не в порядке с головой. Беннет думает, что он такой… э-э… такой… — Самнер не нашел нужного определения и уставился на Сигни, надеясь на поддержку.