Если бы не встреча с Леной, Новый год совсем можно было бы считать неудавшимся. Ах, какая женщина! С ней повезло так повезло. Только бы не упустить теперь, не потерять.
Ключ со скрежетом повернулся в замке. Вытаскивая его, Сева почувствовал, как с крыши на спину упала тяжелая капля.
— Смотри у меня, — погрозил он вверх и засмеялся.
4
— Ты хоть бы позвонил, — упрекнула жена. — Как уехал с утра, так и пропал.
— Марата встретил, — виновато пояснил Кирилл Артемович. — Посидели с ним. Привет передает.
— Как он себя чувствует? — поинтересовалась Наталья Сергеевна уже из комнаты, где работал телевизор.
— Нормально.
Пальто оттянуло за день плечи, Кирилл Артемович с удовольствием разделся, сбросил промокшие туфли, стянул холодные сырые носки и босиком пошел в ванную, стараясь не шлепать: жена услышит, заругает, скажет: с ума сошел.
Подтянув брюки, он сел на край ванны и открыл горячую воду. Из крана ударил кипяток, он едва успел увернуться. Отрегулировав воду, с наслаждением подставил под упругую струю ноги и бездумно, отдавшись чувству усталости, смотрел, как вода бежит по краснеющим голеням, по ступням, как растекается меж пальцами и кружится воронкой над открытым стоком.
Наталья Сергеевна крикнула ему:
— Ты что, уснул? Иди смотреть — Геннадий Хазанов выступает.
— Сейчас, — нехотя ответил он.
Ему приятно было так сидеть и смотреть на бегущую воду. Мысли приходили неторопливые, спокойные — он и о Марате думал без неприязни, жалел его, считал невезучим, неумеющим взять свое от жизни. От бомбы пострадал, из блокады хвори свои вывез, а не оформил документы инвалида войны, льготы получал бы. А так — обыкновенный припадочный. Даже медали «За оборону Ленинграда» не выхлопотал. Да если б такое у него, Кирилла, случилось, он бы… К военкому бы пошел, в Министерство обороны написал, самому Сталину, если надо. Он вспомнил, каким болезненным, робким был в послевоенные годы Марат, и подивился, что его в университетскую многотиражку взяли. Видно, туго было с кадрами, если такой заморыш пригодился. А ведь работал — и ничего. Зарплату в одном окошке с профессорами получал.
Те годы показались сейчас неимоверно далекими. И память восстанавливала прошлое равнодушно, словно в чужом копалась, детали расплывались, исчезали. Страсти, некогда пылавшие, не вызывали в душе никакого отклика. Пыльным быльем поросло пережитое. И может быть, в забвении и есть великая сила жизни: иначе как было бы жить с таким грузом? Хотя и обидно, хорошее тоже забывается. А хорошего было немало. Его бы сохранить в себе все ощущения радости, наслаждения, пьяного вдохновения, — все, все… Да нет, не дано дважды войти в одну и ту же реку. Вот что обидно. Были же такие реки, куда и дважды, и трижды войти хотелось бы. Не дано. Жаль…