Однако Севе, кажется, отцовская наука не пошла впрок. Так и стоял на своем. Дался ему этот граф. Смешно, право. Биологичка же оказалась злопамятной, закатила ему в аттестат тройку.
На филологический Сева не поступил, завалился на вступительных экзаменах, очень переживал, стал высказывать всякие мрачные мысли, и тогда Кирилл Артемович, используя некоторые связи, помог ему сдать на факультет физвоспитания. Это избавляло Севу от службы в армии, два года не потерял, да специальность какую-никакую приобрел. Сын воспрянул духом, уверял, что занятия спортом помогут ему в творчестве: в здоровом теле, мол, здоровый дух. Кирилл Артемович был рад: чем бы дитя не тешилось… Прошлым летом Сева получил диплом и стал работать тренером. Дело это Кирилл Артемович считал пустяшным, не серьезным, но званый обед устроил щедрый, раскошелился, дружки остались довольны.
А вот с Борисом, младшим, вышло хуже. В детстве он был замкнут, много читал, учился ровно, и, казалось, дорога в институт ему открыта. А он взял да после восьмого класса поступил в профессионально-техническое училище. Дома были слезы, вздохи, переживания, длинные бестолковые разговоры с ссылками на авторитеты, а с Бориса — как с гуся вода. Получил диплом монтажника и поехал в армию служить — аж на край света. Хоть там отличился, благодарность командования заслужил.
Думая о Борисе, Кирилл Артемович старался представить, каким он стал за эти два года. Наверное, не такой бука, как был. А впрочем, бука букой, — а в школе ребята его уважали и друзья были, не то что у Севы. Этот уж больно разборчив.
Лежа сейчас с закрытыми глазами. Кирилл Артемович с чувством внезапной досады подумал, что в сущности детей своих совсем не знает. Вроде бы столько лет вместе — и в то же время врозь, каждый сам по себе…
— Ты спишь? — шепотом спросила жена.
Он помолчал и нехотя признался:
— Нет.
— Нам бы поговорить надо, — начала она не очень решительно.
— Слушай, какие в постели разговоры? — не уловив в ее голосе ничего настораживающего, Кирилл Артемович повернулся к ней, обнял. — Будет день — будет и…
— Ой, да ну тебя, — недовольно произнесла она, отстраняясь.
13
Обиженный Казаков во время трапезы упорно молчал, смотрел набычившись, и на лице его то и дело возникала болезненная гримаса. Он осуждал и само это пиршество, и шумное поведение Сомова, и собственное молчаливое согласие со всем происходящим. Надо было сразу же отказаться и, сославшись на неотложные дела, уехать, но он смолчал в ответ на приглашение заведующего фермой Тачева, а Сомов сразу же оживился, даже ладони потер в предвкушении выпивки, и Казаков догадался, что начальник пээмка не в первый раз обмывает сдачу объекта. Но и после этого он ничего не сказал, а покорно пошел с ними в дом и уселся на кошме, привычно поджав ноги. Свою покорность он объяснял тем, что традиция не позволяет отказываться от угощения, надо хотя бы кусочек чурека съесть и глоток чая выпить, иначе кровно обидишь хозяина, но объяснение это только усиливало раздражение.