А снег падает и падает, хлопьями ложась на стекла круглых очков.
И пусть снег заметает поле недавнего боя, накрывая одеялом траншеи, погибших бойцов, горелое железо… Пусть…
Это хорошо, что идет снег.
В такую погоду умирать… Хорошо.
А Зайчиков знал, что сегодня умрет. Ну а как иначе? Причем не каждому приходится узнать день своей смерти. Обычно-то оно как? Ходишь-ходишь — бац — и умер! Внезапно так. Хуже нету внезапно помирать. Вот Зайчиков раньше был глупым — он думал, что внезапно умирать хорошо. И только сегодня, после боя, понял, что к смерти надо готовым быть. Белье бы белое да покурить…
— Курить будешь? — толкнул Зайчикова острым локтем в бок старшина Петренко.
— Буду, — флегматично ответил Зайчиков. — Где взял?
— Та у мужиков пошукал, им уже ни к чему.
— Вот же…
— Не матькайся. Говорю же — ни к чему им. А нам еще минут пятнадцать жить как-то надо. А поди и больше. Кто ж этих Гитлеров знает?
— Я думал — полчаса, — сказал Зайчиков и замолчал, глядя в заснеженное небо.
От всей роты их в живых осталось двое. Рядовой Зайчиков да старшина Петренко. Остальные остались тут мертвыми. А ведь еще недавно были все живы. Были живы и шли к передовой с веселой, залихватской песней: «Эх, комроты, даешь пулеметы, даешь батареей, чтоб было веселей!»
И где тот комроты?
Да вот лежит в полусотне метров от Зайчикова и щерит беззубый рот в снежное небо. Зубы ему осколком выбило почти сразу. А потом и добило другими осколками, не менее злыми.
Старшина Петренко был чрезмерно разговорчив, а потому не умел слышать.
— Та я шо говорю? Ща попрет опять. А нас — двое. Накось, затянись.
— Двое, — откликнулся эхом Зайчиков и не взял самокрутку. Потом вдруг встрепенулся и посмотрел на Петренко. — И что?
— Та ни шо. Двое-трое… Держи, говорю, я богато насыпал.
— Я не курю, благодарствую вам, товарищ старшина.
— Благодарствует он, — хмыкнул Петренко. — Слышь, а ты шо на велосипедах?
— Что, простите?
— В очках, говорю, почему? Слепошарый, что ль?
— Близорукий…
— Ааа… Ну, лишь бы не кривой…
И старшина, смачно причмокивая, закурил табак своих мертвых товарищей. А и впрямь, не фрицам же доставаться русской махорке?
У Петренко была трехлинейка, и у Зайчикова тоже. Ну и гранаты, конечно. В патронах они не нуждались — их тут до хрена было — и россыпями, и в обоймах уже. Тут вообще военного железа до хрена было. От разбитой батареи даже снарядов пара ящиков. А если сползать до фрицев — и у них можно поживиться вкуснятиной.
— Хуш тоби французский шоколад, а хуш карабин системы «Маузер». Удобная, кстати, штука. Удобнее нашей дубины. Ты когда затвор дергаешь — винтовку опускаешь — иначе никак. А ихний карабин, он каков? К плечу прижал, как жинку, и прям не снимая с линии прицела, дергать его могешь.