— Прости меня, папочка. — Я дрожала от страха. Я чувствовала, как меня буквально выворачивает наизнанку, а земля разверзается под ногами.
— Сейчас я тебе покажу! Ты и вправду пожалеешь. Вылезай!
Но я не могла пошевелиться, лежа под одеялом. Он сорвал его с кровати, грубо стащил меня на пол и начал расстегивать пряжку своего широкого кожаного ремня.
— Становись на колени, — приказал он. — Становись на колени рядом с кроватью и подними свою ночнушку.
— Я не хотела, папочка. Я больше не буду читать, обещаю, — взмолилась я. Это было до того, как я поклялась, что он никогда не увидит меня плачущей. В своей кровати в другом углу комнаты зашевелилась Труди.
— Что случилось?
— Спи, — прорычал наш папочка.
Зарывшись лицом в простыни, я захныкала.
— Это больше не повторится, папочка, честное слово.
— Это уж точно, ты, маленькая дрянь! Наклонись.
Я крепче обхватила Джеймса за шею, в тысячный раз вспоминая и всем существом ощущая удары ремня по ягодицам. Твердая кожа впивалась в мою нежную детскую плоть, и я чувствовала, как по ногам потекла кровь. Я слышала, как кричу от боли, как молю о прощении.
— Я не буду больше читать, папочка, обещаю.
И я действительно перестала читать, на долгое время. Учительница терялась в догадках, почему печатные слова перестали интересовать ее лучшую ученицу.
— Должно быть, на тебя что-то нашло, — вздыхала она.
Вероятно, истерические всхлипы Труди заставили его остановиться, а может быть, он просто устал. Этого я никогда не узнаю. Я все еще стояла на коленях, уткнувшись лицом в простыни, когда услышала, что он спускается вниз, и это были для меня самые благословенные звуки.
— Спасибо тебе, Господи! — выдохнула я.
Я освободилась из объятий Джеймса и зашагала по песку. Сердце у меня билось, как птица в клетке, а ноги дрожали. Мои туфли захлебывались пенным прибоем, но я не обращала на него внимания.
Джеймс догнал меня и схватил за руку.
— Дорогая, что случилось? Что ты только что сказала? «Спасибо тебе, Господи», — за что?
— Ни за что. — Оказывается, я говорила вслух.
— Ты вся дрожишь. Как это ни за что? — Он грустно смотрел на меня. — Почему ты все от меня скрываешь?
— Потому что есть вещи, знать которые тебе незачем.
— Если мы поженимся, то мы должны знать друг о друге все.
Я закрыла уши ладонями, чтобы не слышать его — не слышать вообще ничего , — и закричала:
— Кто сказал, что мы поженимся? Я не говорила. Когда ты затронул эту тему в прошлое воскресенье, я ответила, что нам лучше поговорить об этом в другой раз. И я не имела в виду, что этот «раз» наступит так быстро, всего через несколько дней.