– Нет и не было никакого аппарата. Я на своей машине участвовал в гонках. У нас это называется стритрейсингом. Потом не знаю, что и произошло: я неожиданно оказался на пустой дороге с плохим покрытием. В меня стреляли, я перевернулся, убежал, машина сгорела, я попал в плен к бандитам. Остальное вам известно.
– Ну, аппарат все-таки был, как я понимаю, – едко заметил комитетчик.
Липатов с отчаянием произнес:
– Да не было никакого аппарата! Это обычная легковая машина! Не машина времени, не что-то там еще! Ее останки до сих пор, наверное, валяются недалеко от города. Я понятия не имею, что произошло и как я попал в этот мир!
– Предположим. Ну, с моим-то миром мне все ясно. А что с твоим?
– Сразу все и не расскажешь, товарищ капитан, – несколько растерянно ответил Андрей.
– Все и подробно ты будешь рассказывать не сейчас и не здесь. А пока вкратце. Тезисами, так сказать, как поступал Ленин. Владимир Ильич-то в вашем мире есть?
– Есть. В Мавзолее лежит.
От такого ответа жесткий и отчужденный взгляд комитетчика несколько смягчился.
Липатов принялся рассказывать, как умел. Он вдруг понял, что изложить так, как должно, как это написано в каких-нибудь учебниках или книгах, у него не получится.
Порою капитан хмурился, но чаще матерился и глядел на Мажора так, будто тот лично виновен в произошедшем со страной.
Когда Андрей наконец замолчал, комитетчик произнес со злостью:
– Педерасты, что с Союзом сделали!.. Для этого мои деды кровь проливали?! Для этого моя бабушка с семнадцати лет, как война началась, на железную дорогу работать пошла?! Молоденькая девчонка вкалывала по шестнадцать часов в сутки изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год – таскала шлак! Она мне рассказывала, каково это! Не всякий мужик выдерживал, а бабы, как волы на пашне, жилы вытягивали! Носилки горят, их водой и слезами поливают. А паровозы без конца высыпают и высыпают раскаленные кучи, и их надо убирать, потому что могут загореться шпалы, а это – саботаж, диверсия. А потом, после войны, они восстанавливали страну, для того чтобы одним росчерком пера несколько старых педерастов ее уничтожили?! Да мать вашу так! Вы что?!
– Товарищ капитан… Я-то при чем? – попытался оправдаться Андрей.
– Конечно! Ты ни при чем, другие ни при чем! А кто при чем?!
– Политики, конечно же.
– Нет, Липатов, виноваты не только они, но и вы все. Потому что промолчали, потому что позволили. По-настоящему страшно не предательство, Липатов, а равнодушие.
– Сейчас уже изменить ничего нельзя, товарищ капитан. Поезд ушел, как говорят. Честно признаться, нынче, если умеючи, можно неплохо жить. Была бы голова на плечах. Свободы больше, возможность за границу съездить появилась. Дефицита нет, как раньше. Одеваться люди стали лучше.