Перед российским политическим классом встает ряд трудных вопросов: как осуществлять доминирующую роль на бывшем советском пространстве после украинских событий; как Россия должна теперь взаимодействовать с Западом на этом пространстве? Сказать, что Россия не готова терпеть любое присутствие Запада на этой территории, нельзя. Присутствие американцев в Средней Азии говорит о том, что прежняя монополия России уже подорвана. Впрочем, Путин летом 2004 года на совещании в МИД РФ уже заявил, что Россия не стремится к монополии на территории СНГ. Таким образом, по крайней мере на уровне деклараций, сам президент создал основу для более прагматического подхода Москвы к осуществлению своих интересов на территории бывшего СССР. Но одно дело – заявления, а другое – отказ российского политического класса от привычных представлений о мире и месте России в нем, от тесной увязки внутриполитических механизмов с сохранением влияния на постсоветской территории. Во всяком случае без решительного пересмотра Москвой традиционных форм упорядочивания общества трудно ожидать ее легкого и безболезненного отхода от державнической парадигмы внешней политики. Хотя признаем, что именно Путин сделал огромный шаг в разрешении конфликта между традиционными российскими внешнеполитическими приоритетами и ограниченными ресурсами государства. Это говорит о том, что сам Путин вполне может сделать ряд новых шагов в примирении с новой реальностью, которая возникла после украинской революции.
Кроме внешнеполитических последствий украинские события способны оказать и определенное внутриполитическое влияние на другие постсоветские государства. Есть мнение, что эти события вызовут цепочку революций в России и далее. Сразу отвечу – в ближайшее время такой поворот очень сомнителен. Во всяком случае, если речь идет о России, то здесь для повторения «оранжевой революции» нет пока оснований – нет температуры кипения в обществе, нет раскола внутри политического класса, нет альтернативного Путину лидера, отсутствует влиятельная оппозиция и даже спонтанный политический плюрализм. Более того, в обществе сохраняется нежелание любых революционных встрясок. А сохранение имперских инстинктов осложняет любые шаги в направлении системной трансформации.
Непосредственно после «оранжевой революции» российская элита активизировала свои усилия по централизации власти, усилению «управляемости» общества и упрочению «порядка». Все это говорит о том, что российская власть делает все, чтобы не допустить дегерметизации под влиянием украинской революции. Этого, впрочем, и следовало ожидать, если вспомнить, как революции влияли на состояние власти в России: французская революция и падение Бастилии, революции 1848 года, польские национально-освободительные движения в ХБС веке, польские и венгерские события 1956 года, массовые протесты 60-х годов в Европе, чехословацкие события 1968 года, польские события 70-х годов – все эти революционные всплески немедленно сопровождались ужесточением репрессивности российских режимов власти. Пока в России сохраняется «русская система», которая основывается на персонифицированной власти-монополии, до тех пор эта власть будет воспринимать все попытки расчленить власть в других обществах как вредный и опасный пример для подражания, которому нужно всячески противодействовать.