Не помня себя от восторга, она протянула к нему ладони. Но Кейн не собирался уступать инициативу: он перехватил руки Даны, положил на свои плечи, а сам обхватил ее за талию и, словно в танце, привлек к себе. Напряженные соски ее коснулись его обнаженной кожи. Несколько мгновений Кейн стоял неподвижно, слегка покачивая Дану из стороны в сторону, чтобы усилить утонченное наслаждение близости, затем прижал ее податливое тело к своему — твердому и мускулистому. Объятия их становились все крепче, жар двух стремящихся друг к другу тел — все жарче. Дана закрыла глаза, наслаждаясь удивительными ощущениями: ей казалось, что она растворяется в Кейне, тонет в нем — и не было на свете ничего прекраснее этого.
Кейн не хотел спешить. Он рассчитывал любить Дану медленно, наслаждаясь каждым неповторимым оттенком ее женственности, осуществляя одну за другой все фантазии, которыми тешил себя долгие годы, не спеша возмещать многолетние страдания одиночества и неудовлетворенности…
Но неторопливого наслаждения любовью не получилось. Не успел Кейн оглянуться, как уже бросил Дану на кровать, сорвал с нее оставшуюся одежду… Хорошо хоть не забыл о защите!
Она лежала перед ним, соблазнительно раскинув ноги, — чувственно-бесстыдная в своей самозабвенной страсти, жаждущая, ждущая. Дана жадно, словно хотела поглотить его, скользила по его обнаженной фигуре взглядом, в котором читалась мольба: «Возьми меня, возьми скорее, я твоя!»
И Кейн овладел ею — овладел страстно и яростно, и с каждым мощным толчком в мозгу его ударами колокола отдавалось ее имя: Дана, Дана, Дана! Она обхватывала его все теснее, и жар ее лона, окружив его горячим кольцом, призывал поскорее излиться в самую глубину ее существа.
Он излился — и раз, и другой, и третий. Но этого было недостаточно. Кейн хотел большего, гораздо большего… его многолетний голод требовал насыщения, требовал слиться с этой прекрасной женщиной и познать ее до конца, во всем многообразии ее чувственности; ощутить каждую линию, каждый изгиб ее тела, ее вкус, ее запах, сладость ее уст, жар ее сокровенного естества; узнать ее во всех позах и положениях, какие только придут на ум ему или ей.
Кейн не знал, сколько презервативов израсходовал, — помнил только, что доставал один пакетик за другим и всякий раз радовался, что запас еще велик. Он не ощущал ни усталости, ни пресыщения: нетерпеливая жажда Даны, ее поцелуи и ласки действовали на него сильнее любого возбуждающего средства. Страшно было подумать, что рано или поздно этот чудный вечер подойдет к концу. Однако даже в самозабвении страсти Кейн осознавал, что не сможет остаться с Даной — ни навсегда, ни даже до утра. У него есть обязанности, забыть о которых не позволит даже самая безумная страсть.