Губы Кейна изогнулись в циничной усмешке.
— Разумеется, ведь обвинять меня больше не в чем.
— Это правда, — смущенно ответила Дана и парировала, желая защитить отца: — А что твоя мать? Ей ты рассказывал обо мне?
— Что именно, Дана? — В глазах его вспыхнул вызов.
— Что я снова стала частью твоей жизни.
— И насколько важной частью? — Кейн обвел жестом гостей, сидящих за соседними столиками. — Все эти люди — твои друзья, а не мои. Они рады были бы видеть любого, кто придет с тобой. Почему же ты меня сюда не пригласила? Может быть, я по-прежнему недостаточно хорош для тебя?
Неожиданное обвинение настолько поразило Дану своей вопиющей несправедливостью, что, не раздумывая, она бросилась в атаку.
— Да потому, Кейн, что ты даже не потрудился познакомить меня со своей семьей! — Она кивком указала на Джессику, которая, слава Богу, увлеченно трудилась над мороженым. — Тебе я нужна только в постели!
— По себе судишь?
Что он хочет сказать? Неужели думает, что редких случайных встреч с нее довольно? Что это она боится душевной близости, что ей от него не нужно ничего, кроме сексуального партнерства?
— Кейн, я только рада здесь с тобой встретиться! — пробормотала Дана, окончательно запутавшись.
Он снова цинично усмехнулся.
— Что-то незаметно, чтобы ты светилась от счастья.
— Потому что не знала, рад ли ты меня видеть.
— Хочешь сказать, что ты готова… — Кейн бросил быстрый взгляд на Джессику, затем снова обратил пронзительный взор на Дану, — войти в мою семью?
— Конечно, — твердо ответила она, усилием воли подавляя и смятение от знакомства с его дочерью, и настоящий ужас при мысли о встрече с матерью.
— И готова представить меня отцу?
— Да, — без колебания ответила она. — Когда захочешь.
Несколько долгих, мучительно долгих мгновений Кейн всматривался в ее глаза, словно искал там малейшие признаки неуверенности или страха. Но Дана не собиралась отступать. Она послала мяч в кольцо — и теперь ждала ответного броска.
— Надеюсь, ты понимаешь, что будет означать такое решение, — наконец медленно произнес Кейн. — Оно затронет не только нашу жизнь.
Быть может, он сам страшился того, что им предстоит; может быть, он предпочел бы по-прежнему оставаться ее тайным любовником — и не больше. Но обратной дороги не было: Дана распахнула запертые двери и готова была скорее умереть, чем снова запираться в каморке своего одиночества.
— Это и твое решение, Кейн, — тихо напомнила она, ожидая, что он скажет наконец, что же она для него значит.
Но то, что сказал Кейн, заставило Дану вспомнить о минувших годах и прекратило едва начатый спор.