Ванесса буквально оледенела от страха. Почему? Что происходит? Она направилась к ротонде, чистые греческие линии успокаивающе подействовали на нее, она стала любоваться парком. Какой будет ее новая жизнь? Неужели таковы все мужчины? После первого взгляда она не осмелилась больше смотреть на Губерта. Она чувствовала себя робкой, сконфуженной, очень смущенной. Спустя несколько минут Ванесса вернулась в голубую гостиную и здесь вновь заметила фотографию герцогини Линкольнвуд в удивительной серебряной рамке. Она взяла фотографию и стала внимательно рассматривать, лицо ее при этом выражало явную враждебность. Она вспомнила, что когда Губерт в опере наклонился к герцогине, в его манерах вовсе не было той холодной жестокости, которую он проявлял теперь по отношению к ней.
Для чего же ему понадобилось жениться на ней, если даже теперь, когда она была уже его женой, он остается таким же холодным? Все это было непонятно, похоже на тайну, и она с резким движением неудовольствия поставила фотографию как раз в ту минуту, когда Губерт входил в комнату. Он увидел ее движение — она заметила это — и глубокое смущение охватило ее. Лицо Губерта стало высокомерным, видимо, у него возникло чувство, будто кто-то из другого круга проявил неуважение к представителю его класса.
Ванесса поняла, что оказалась в ложном положении. Что, он подумает? Что она ревнует его? Она вдруг ощутила свое крайнее одиночество. Здесь было еще несколько фотографий женщин: одной пожилой дамы, очевидно, матери Губерта, и леди Гармпшир в чопорном подвенечном наряде. То, что тут стояла и карточка герцогини, очевидно, ничего не означало — рядом была фотография и другой молодой женщины. Но если это будет ее дом, должна ли она и тогда иметь вокруг себя карточки незнакомых людей?
Губерт заговорил:
— Вы скажете, какие комнаты вам более приятны, какой гостиной вы лично хотите пользоваться, и прикажете убрать их по вашему вкусу, а я заберу оттуда свои вещи.
Он не мог сдержать в своем тоне высокомерных нот. Чтобы дочь ростовщика, на которой его принудили жениться, стала высказывать нелюбовь к его друзьям — это было слишком большой дерзостью! Ванесса поняла, что он недоволен и полон презрения к ней.
Ей хотелось заплакать, но и на этот раз привычная выдержка пришла ей на помощь.
— Ради меня не стоит делать здесь никаких изменений, — сказала она, несколько высокомерно подняв голову, — но если я могу выбрать несколько комнат для себя лично там, наверху, я бы хотела, чтобы они были на солнечной стороне, — большие парадные покои угнетают меня.