Рано утром в воскресенье раздался звонок. Все в доме спали. Инке очень не хотелось вылезать из тёплой постели. Но пришлось — ведь она была самая младшая. Инка открыла дверь и отступила: перед ней стояла Сима. Огромные глаза девушки лихорадочно блестели и казались ещё больше. Из-под шапки-ушанки выбились мокрые волосы.
— Слякоть какая противная на улице… — весело проговорила Сима. — Я бежала и вот… запыхалась.
Слышно было, как в груди у неё что-то хрипит и надрывается.
— Ты почему смотришь на меня так удивлённо?
— Зачем ты встала больная? — с трудом выговорила Инка.
— Эх, — Сима сняла шапку и отжала влажные волосы. — Ничего я не больная. Это врачи меня сделали больной. А я термометр выбросила. Не буду больше лежать, некогда.
Она прошла к тётимотиной комнатке и постучалась.
— Тётя Мотя! Я к вам. Можно?
Тётя Мотя вскочила с постели и ахнула, увидев Симу.
— Голубушка моя, зачем же ты встала?
— Я здорова, здорова… И не нужно об этом говорить, — нетерпеливо отмахнулась Сима. — Я, знаете, зачем пришла, тётя Мотя? Субботник ведь сегодня. В пользу беспризорных. — Сима закашлялась и кашляла долго, надрывно, держась рукой за грудь.
Тётя Мотя подала ей стакан воды:
— Выпей, Симочка…
Сима отпила несколько глотков и улыбнулась. Но какой жалкой вышла эта улыбка.
— Ох, тётя Мотя. И машиностроители, и трикотажники, и булочники — все на ногах. И наш завод «Ленкузница» тоже. Вся ячейка, до одного человека.
— А ты-то зачем в такую сырость поднялась? Без тебя не обошлось бы? — укоризненно покачала головой тётя Мотя.
— Не обошлось бы… Ведь я в бюро комсомольском, как же без меня… Решили мы, комсомольцы, предложить старшим работницам, чтоб и они отработали в пользу беспризорных. Пойдёте, тётя Мотя?
— Да пойду уж, конечно.
Тётя Мотя стала быстро одеваться, всё время озабоченно глядя на Симу. А через полчаса они ушли. И вот с этого слякотного мартовского дня и началось то печальное и страшное, что Инка сохранила в своей памяти на всю жизнь.