«Хорошо ещё, — думает она, — что «неуд» влепили только мне, и бригада не пострадала».
Переменка коротенькая, и Инка даже не успевает рассказать подружкам об интересной встрече в парке.
Следующий урок — украинская литература.
Широко распахнув двери, входит Павло Остапович. Его, единственного из учителей, дети не наградили прозвищем.
Да и зачем, собственно, придумывать прозвище учителю, когда настоящее имя отчество так подходит ему. У Павла Остаповича мягкий, чуть глуховатый голос, грустные глаза и высокий шишковатый лоб.
Он называет учеников по-своему — ласковым и коротким словом — «дiтки». Обращаясь к девочке, он говорит: «доню», к мальчишке — «козаче» или же «синку». Даже нарушитель дисциплины, курильщик и отчаянный заводила Черепок смущённо улыбается, когда слышит обращённое к нему «синку». У обладателя многих «неудов». Черепка, по украинской литературе отметка «очень хорошо». Да что Черепок! У всей группы по украинской литературе — «очень хорошо»! И ничего в этом удивительного нет. То, что рассказывает учитель, входит в душу ученика ярко и прочно, на долгие годы, на всю жизнь.
Детство и юность свою Павло Остапович провёл в одном из маленьких и тихих городков Украины. В грозовые дни тысяча девятьсот пятого года тихий городок этот зажил тревожной жизнью. Заволновались, забурлили окрестные сёла. Взбунтовавшиеся крестьяне увозили хлеб с полей помещиков, громили их усадьбы, рубили лес. По ночам, охваченные пламенем, горели экономии. А в уездном городке, в деревянном домике с занавешенными окнами, учитель гимназии Павло Полищук перепечатывал на гектографе обращение Центрального Комитета РСДРП, в котором большевики призывали крестьян к решительной борьбе с царём и помещиками.
В те дни Павло не знал ни минуты отдыха. По ночам участвовал в подпольных собраниях, днём ходил по пригородным сёлам, выступал на сходах. Взволнованно говорил молодой революционер крестьянам об их беспросветной, каторжной жизни, о кривде, о надругательствах, которые терпят они от помещиков и царских урядников. Не раз бросал он в жадно слушающую толпу пламенные строки любимого поэта:
Бодай кати ïx постинали,
Отих царiв — катiв людских!
Поздней осенней ночью тысяча девятьсот восьмого года Павла Полищука арестовали, привезли в Киев и посадили в Лукьяновскую тюрьму.
Наутро пришёл в камеру тюремщик с кандалами.
— Пожалуйста, ваше высокоблагородие, дайте вашу ножку, — насмешливо проговорил он. — Вот, получайте — новенькие. С иголочки. Кандальчики первый сорт… До конца жизни не сносите.
Через полгода Павла Полищука судили. Он был обвинён в том, что возбуждал на сходах крестьян против правительства и произносил мятежные, оскорбительные для особы его величества речи. Приговором военно-окружного суда Павло Полищук был осуждён на вечную ссылку в Сибирь «с лишением всех прав состояния». Вскоре его под конвоем повезли в пересыльную тюрьму, а дальше — погнали по этапу в Сибирь. Целый месяц, вместе с большой партией ссыльных, скованный по рукам и ногам, он шёл через замёрзшую Ангару. Лёд тихо, предательски потрескивал, Ангара только стала, и ревел над головой, рвал полы арестантского бушлата обезумевший ветер. Тогда-то Павло Остапович и простудился. С тех пор прошло много лет. Но ни покои, ни тёплое солнце родного края не могут излечить его от мучительного надрывного кашля. Когда неожиданно начинается приступ, Павло Остапович синеет, хватается руками за грудь, а в глазах светится такое страдание, что дети от жалости чуть ли не плачут. Но как только кашель прекращается, — Павло Остапович снова весел и бодр. Он стоит, выпрямившись, с гордо поднятой седой головой, глаза молодо горят.