Месяц назад, в тот день, когда Стёпка вышел из подъезда Инкиного дома, мир был добрым и светлым. Сверкало зимнее солнце, в воздухе кружились снежинки, и деревья, одетые в белые полушубки, словно протягивали мальчику крепкие руки. Стёпка шёл, расправив плечи, улыбаясь солнцу, прохожим. Давно у него не было так хорошо на душе! Он снял с головы картузик, тряхнул шевелюрой. Кто теперь скажет, что он беспризорник, бездомный бродяга? Никто. Правда, ватные брюки замусолены, изорваны, туфли разные — одна парусиновая, другая бывшая кожаная. Но это ведь сущие пустяки. Главное — кожанка! Взглянув на крепкого паренька в кожанке, каждый подумает — рабочий… Слесарь, видно, или токарь. И само собой понятно — комсомолец. А если кто заметит ещё и клочок полосатой тельняшки, то, возможно, подумает — будущий моряк. Моряк! Стоило Стёпке только на миг мысленно прикоснуться к своей заветной мечте, как он уже не мог ни о чём другом думать. Шумный город, улицы, запруженные людьми, магазины, трамваи, — всё исчезло.
Словно развеялась дымка тумана и перед глазами Стёпки распахнулось море. Оно то сверкало бирюзовыми блёстками, то взмывало вверх, и волны становились во весь рост, пенились и глухо рокотали. Потом мальчик увидел огромный, ослепительно белый корабль, с высокими негнущимися мачтами и алым флагом. А на корабле он увидел крепкого и сурового штурмана — Степана Голубенко. На штурмане был чёрный китель с золотыми полосами, белая фуражка с кокардой, а на боку — кортик.
Стёпка знает: для того, чтобы стать штурманом, нужно много учиться. Ну и что ж? И тут мысли его перескочили на другое. Он вспомнил об Инке — голубоглазой девчонке в юнгштурмовском костюме, о том, как шагали строем пионеры в день октябрьского праздника. Эта смешная девчонка шла, задрав голову, с плакатом в руках. И она не видела, что знакомый её, Стёпка-Руслан, всё время бежал следом за пионерской колонной. Не знала она и того, как завидовал он барабанщику Васе Янченко, как хотелось ему хоть несколько минут побарабанить.
Брест-Литовское шоссе… Там коммуна, мастерские… Всё то, о чём вскользь упомянула Инка, пронеслось сейчас в Стёпкиной голове. Может, согласиться пойти…
Ну как, Стёпка-Руслан?.. А как же свобода? Что ему, Стёпке, за радость без свободы? Запрут на целые дни, бабе заставят подчиняться. Все эти мысли проносились в Стёпкиной голове, когда он зимним днём шагал по улицам в кожаной куртке. Есть не хотелось, и ему доставляло удовольствие, спокойно вместе с толпой двигаться по шумному, суетливому Крещатику, бродить, лениво засунув руки в карманы, по улице Ленина. Мешала только кацавейка, которую он нёс на руке.