Вечер уже был. Мороз сильный. Во дворе никого. Я встала посреди двора и в наши окна уставилась. И вижу там тени мужские. Маму ни разу не увидела. Во дворе совсем темно стало. Я, наверное, замерзла на морозе. Но этого не помню. Внутри у меня, видимо, холоднее, чем снаружи было. Долго стояла. Часа три. Не шевелясь. И только бормотала дрожащими губами: "Мамочка, мамочка, мамочка". Потом вижу, двое мужчин из парадной вышли. Руки друг другу пожали и разошлись в разные стороны. Я - наверх. На втором этаже мы жили. Дверь еще после них открыта была. Мама совсем не удивилась, увидев меня. Значит, так и надо было, чтобы я пришла. Вхожу. Вижу - папа растерянный, потухший какой-то. А мама очень собранная. Только лицо бледное очень. И на шее красные пятна. И спокойно они между собой разговаривают. И мама говорит: "Где-то кроется причина всего этого. Но я не могу понять". И спокойно ко мне: "Это конец. Они забрали черновик письма в Югославию. Из него все ясно про скрипки. Запомни - ты тут ни при чем. Так и говори - понятия ни о чем не имела. Писала под мамину диктовку. Выдержи, доченька, ты же у меня умница". И к папе: "Тебе лучше на первое время уехать. Пусть со мной разбираются". И ко мне: "Спрячь эту коробочку. Здесь наши драгоценности. Спрячь - и забудь куда положила. Ни при каких обстоятельствах не отдавай. Тебе поручаю, не папе - ты сильнее". И к папе: "Анечке пока ничего не сообщайте. Вдруг обойдется. Не надо ее волновать". И ко мне: "Надо куда-то срочно вывезти вещи и скрипки. Подумай. К моим знакомым нельзя - их всех перетрясут". И смотрит на меня, и ждет тут же ответа. А я все еще в пальто и ничего не соображаю. Как будто фильм ужасов смотрю. А мама: "Выпей чаю. Ты совершенно замерзла. И думай, думай". Я, как заведенная, пальто сняла и говорю: "Вещи пусть Анри возьмет". Мама: "Правильно. Звони ему. Скажи, чтоб взял такси и приехал. Такси пусть не отпускает". И к папе: "Поезжай в Гагры. К Левону. Заодно и отдохнешь там".
Еще они о чем-то говорили, а я пошла Анри звонить. Коробочку в руках держу. Уже был второй час ночи. Анри, слава Б-гу, ничего спрашивать не стал. Сказал только, что сейчас приедет. Я в комнату вернулась, а мама мне говорит: "Завтра в Москву поедешь. Надо Душку предупредить. Вот тебе телефон и адрес в Москве - это его приятель. И вот список моих знакомых, к которым можешь обратиться за помощью. По пустякам не обращайся. Бумажку эту никому не показывай. Людей этих засвечивать нельзя. Отнесись к этому очень серьезно". И вдруг, как будто она с нами и не говорила, идет к телефону и звонит в Москву. Возвращается еще бледнее, чем была. И упавшим голосом говорит: "Догадалась я в чем дело. К. арестован. По подозрению в валютных операциях. Я с женой говорила. За мной, значит, еще в Москве начали следить, после того как я к нему зашла. Видно, всех его знакомых проверяют. Вот так получилось: пришли искать валюту, нашли черновик письма". Мы с папой ничего на это не сказали. Не тот это был момент, чтобы напоминать маме, что это она решила черновик не уничтожать. Потом папа пошел делать чай. А мама вдруг тихая такая стала, постаревшая сразу. Села на стул, а до этого не присела ни разу, обняла меня и сказала: "Тебе никогда не придется краснеть за меня. Если это действительно конец, то помни, что я ушла из жизни, как Зуйков. Это я тебе говорю, твоя мама. И Андрюшеньку береги. Я этого ребенка больше жизни люблю".