«Другого пути нет, — сказал Бог. — Это Основной Закон. Помнишь?»
Я почувствовала, как ветер ударил в лицо, будто бы я стояла на краю утеса, и я почувствовала, как земля колышется под ногами.
«Ты ведь любишь его, да?» — сказал Бог.
— Да.
Но я больше не думала про папу. Я тогда вообще ни о чем не думала.
Бог сказал:
«Ну так как, ты готова его спасти? Давай живее, решайся, а то будет поздно».
— Да, — сказала я, потому что решаться, собственно, было незачем. Был миг, когда я подумала, увижу ли я все-таки Красу Земель, а потом и это стало неважно.
Но мне нужно было знать наверняка одну вещь.
— Ты должен будешь пообещать мне, — сказала я вдруг, — Ты должен будешь мне пообещать, что, если я это сделаю, папа не умрет.
«И где же твоя вера?» — сказал Бог.
— Ты должен мне пообещать! — закричала я.
«Ну ладно, — сказал Бог. — Вот ведь напасть! Обещаю».
Я сглотнула и посмотрела на свои ботинки. А потом сказала:
— Можно, я тогда к нему схожу?
«Только быстро».
Я пошла к двери. Хотела идти быстро, но тело двигалось так, будто в нем почти села батарейка.
Подойдя к двери, я положила ладонь на ручку.
— Бог, — сказала я, — а я действительно могу его спасти?
«Да, — сказал Бог. — Можешь».
Самое великое чудо
Я закрыла дверь спальни, вышла на площадку, и все там было ненастоящее. Я спустилась по лестнице, ступенька за ступенькой, держась за перила, — и они тоже были не очень-то настоящие. Внизу из-под кухонной двери пробивался свет. Я прошла через прихожую и повернула ручку.
Папа сидел за столом ко мне спиной. Только он один и выглядел настоящим. Я закрыла дверь.
Я видела, как поднимается и опускается его рубашка. Я видела, как свет отражается от волосков у него на голове. Я чувствовала его запах и слышала его дыхание. Я очень долго стояла там, глядя на него и слушая.
Внезапно он обернулся. Приложил руку к груди и сказал:
— Как ты меня перепугала.
— Прости.
— Я думал, ты спишь.
Голос у него теперь был не смазанный, глаза не стеклянные, а лицо из красного стало серым. Он сказал:
— Я потом приходил еще раз, накрыл тебя одеялом, чтобы ты не замерзла. Не хотел тебя будить…
Он казался совсем грустным.
Потом он замолчал, и я этому обрадовалась, потому что мне нужно было очень многое ему сказать, а времени почти не было. Я глубоко вдохнула и начала:
— Папа, прости, что из-за меня ты поругался со старейшинами, и еще прости, что я тебя не послушалась с этими чудесами.
Он потряс головой, провел по лицу ладонью.
— Да что ты, Джудит, ты ни в чем не виновата. Да, ты тоже наделала дел, но бед нам бы и без тебя хватило, с этой забастовкой и со всем остальным.