— А тетя Джо? — спросила я, не глядя на него.
Папа опустил руку на стол. Потом сказал:
— Джудит, ты и раньше спрашивала, но мне-то откуда знать? Всем будет дан шанс.
— А откуда ты это знаешь?
— Потому что Господь обещал спасти всех, кто достоин спасения.
— Я очень рада, что я — не Бог, — сказала я и улыбнулась папе, чтобы показать, что не собираюсь его злить, мне хочется, чтобы все было мирно.
— Я тоже, — сказал папа.
Я рассмеялась.
— Потому что я бы никогда не разобралась, кого спасать, а кого нет.
Он улыбнулся, но улыбка получилась жидкая, усталая. Я подумала, что лучше уж совсем не улыбаться, чем улыбаться вот так. Мы доели мороженое и пошли в кооперативный магазин.
Через несколько минут мы катили тележку к кассе, и тут появились двое мужчин. Они словно бы сошли с той картинки в брошюре — мне бы это показалось смешно, если бы не было так страшно. У одного были длинные волосы и бандана; транзистора, правда, у него не оказалось. Другим был Дуг Льюис.
Глаза у них блестели, как стеклянные шарики; они напомнили мне глаза пса из двадцать девятого дома, когда тот видит на заборе Оскара. Дуг выдвинул вперед подбородок. Вроде как кивнул. Взялся за передок нашей тележки и сказал:
— Смотрю, штрейкбрехеры жирно жрут.
Глаза у папы почернели, но когда он заговорил, голос его звучал ровно. Он сказал:
— Джудит, иди к кассе и подожди меня там.
Только ноги у меня не двигались.
Папа сказал:
— Дай мне заплатить за продукты, Дуг. Я тебе ничего не сделал.
Но Дуг не убрал рук с тележки. Лицо его было красным. Они с папой смотрели друг на друга, они смотрели друг на друга так долго, что мне захотелось кричать. А потом Дуг резко толкнул тележку в сторону. Она подпрыгнула, но папа ее удержал. Грудь Дуга поднималась и опускалась. Длинноволосый ударил кулаком по ладони. А потом сказал Дугу: «Пошли». У Дуга расширились ноздри. Через минуту он толкнул тележку вбок и пошел вслед за своим приятелем.
Мы подошли к кассе. Мне казалось, что сердце мое окунули в горячий свинец, а руки и ноги будто отваливались от тела. А папа, похоже, просто не понял, что произошло. Он начал выкладывать продукты на ленту. Потом поднял глаза и сказал: «Все, спектакль окончен», и мне стало ясно, что он все понял, а еще — что все покупатели смотрят только на нас. Папа сказал мне: «Ступай, сложи все в мешки», и я очень обрадовалась, потому что сама я не знала, что делать дальше. А потом папа посмотрел на меня и улыбнулся настоящей улыбкой, только я на этот раз не смогла улыбнуться в ответ.
Больше мы не говорили о том, что случилось, и весь день сердце у меня как-то ныло, а руки и ноги были будто бы и не мои.