Похоже, такой поворот дел оказался для поляка весьма неожиданным. Во всяком случае он надолго заткнулся и молчал, пока не вернулся интендант.
— Вот, — торжественно сообщил тот, — подписал у командира. Теперь все нормально. — И торжественно вручил «оккупационный чек» поляку.
Поляк помял бумажку в руках, покосился на жандарма, потом на интенданта, а затем осторожно спросил:
— А может, у панов есть деньги? Я бы меньше взял.
— Это — деньги, — повторил жандарм, — поверьте.
Тут с запада над лесом показался идущий довольно низко самолет. Он пронесся над головами, заложил крутой вираж и прошел вдоль окопов.
— Наш али германский? — раздался испуганный голос из толпы солдат, уже снова махавших лопатами.
— Ну откель тут германцу-то взяться, дурья башка? — тут же послышался в ответ голос унтера Толубеева. — Ну сам подумай! И эвон, видишь, красно-сине-белые круги на крыльях. Наш это.
Самолет развернулся и, опять снизившись, прошел прямо над ними. Поляк втянул голову в плечи и бочком-бочком двинулся в сторону своих, которые уже оттянулись от окопов и сгрудились у дороги. А самолет заложил еще вираж, и от него отделилась какая-то штука, за которой тянулась длинная красная лента.
— Вымпел сбросил, — сообщил поручик, — с донесением. Пойду разузнаю.
И в этот момент на дороге, ведущей из города, появился броневик, за которым спешной рысью двигались упряжки лошадей, тянувших за собой пушки.
— О, это дело! — обрадовался интендант так, будто ему предстояло торчать в окопе, отражая скорую атаку германца, а затем засуетился: — Да их же, наверное, тоже кормить надо будет. Эй, пан! — закричал он поляку. — Пан, подожди! Тут это…
А Веснин почувствовал, что все у них будет хорошо. И что они непременно отобьются. И что его сегодня ну совершенно точно не убьют. Ну а там уж поглядим…
Кампания 1914 года для России оказалась очень тяжелой, но вполне успешной, несмотря на то что англичане и тут показали свое гнилое нутро. Первого августа, сразу после объявления немцами войны России, министр иностранных дел Великобритании Эдуард Грей оф Фаллодон, который, вот сволочь, сам же и заключал союзное соглашение с Российской империей, положившее начало Антанте, вызвал к себе немецкого посла Лихновского и заявил ему, что в случае войны Германии с Россией, при условии, что Франция не будет атакована и немцы займут войсками только тот край Бельгии, который примыкает к германской границе, Великобритания останется нейтральной.[14]
Но узнали мы об этом только месяца через три по каналам Бурова и из Германии. А потом еще почти год искали подтверждение по другим каналам… Как бы там ни было, все началось неплохо. Мобилизация у нас шла быстрее, чем надеялись немцы. Нет, от семидесяти дней на мобилизацию мы отказались уже давно, и немцам об этом было известно. Но даже сорока дней форы, на которую был рассчитан их план Шлиффена, мы им все равно не дали. На нескольких центральных магистралях западного направления рельсы уже были заменены на более тяжелые, что позволило на второй день после объявления мобилизации перебросить на перевозку войск мощные тепловозы и четырехосные товарные вагоны, использовавшиеся до сих пор только на Транссибирской магистрали. Кроме того, мобилизационный план военных перевозок предусматривал создание в районах сосредоточения войск большого числа временных платформ, строительство которых началось сразу после объявления Австро-Венгрией войны Сербии. Немцы в принципе знали и об этом, но по расчетам, сделанным немецким Генеральным штабом, платформы должны были остаться невостребованными. Для разгрузки воинских эшелонов, прибывающих в соответствии с графиком переброски войск, составленным на основе рассчитанной все тем же немецким Генеральным штабом пропускной способности железных дорог без учета перевода с Транссиба более мощных паровозов и вместительных вагонов, вполне хватало и обычных станций. Так что, вполне возможно, немецкие генштабисты даже смеялись над глупыми русскими, не умеющими пользоваться четырьмя простыми арифметическими действиями. Смеялись до тех пор, пока не стало слишком поздно…